Когда Эгоавиль, сукин великан, начальник над тянувшими проволоку, увидел единственного врага Компании, он чуть со стула от смеха не упал. Насмеявшись вдоволь, он ушел, но наутро снова встретил старика. Завидев всадников, Фортунато выстрелил в них из пращи. Глаза его горели, как свечи.

Всадники спешились и избили его. Он добрался до деревни ползком, а наутро вернулся в поле. Эгоавиль приказал его высечь и обозвал Жабьей Мордой. Фортунато извивался как уж, но молчал.

Когда сечь перестали, у него были искусаны губы.

– Приходи, еще получишь! – крикнул Эгоавиль.

Он пришел. Когда он вернулся в Ранкас, он был очень похож на святого Себастьяна. Четыре километра он полз три часа, а за ним тянулась красная дорожка.

– Брось, дон Фортунато, – молил его Альфонсо Ривера. – Куда тебе одному! Куда одному против пяти сотен!

– Убьют, отец! – плакали дочки. – Как мы без тебя? Кто нам поможет?

– Не ходи, Фортунато! – твердил Ривера.

Он молчал и боролся дальше. День за. днем выходил он на борьбу. Для работников же «Серро» то была не борьба, а забава. Они измывались над ним вовсю. «Бейте полегче, берегите нашу жабку!» – шутил Эгоавиль. Старик неукоснительно являлся на свиданья. Он падал, вставал и не сдавался, словно ванька-встанька. Обращались с ним то лучше, то похуже – по настроенью Эгоавиля. Например, как-то вечером некая дама по прозвищу Электрозад, выпив целую бутылку с начальником, обидела его, а наутро начальник приказал восьмерым всадникам поиграть стариканом в футбол. Они окружили его кольцом, а когда через час отпустили, лицо у него было все расквашено и он свалился на землю, как пустой мешок.

Так он лежал навзничь на траве, пока в полдень его не подобрала проезжавшая мимо телега. Он отблевался, полежал три дня на тюфяке, пока не поджило зелено-желто-лиловое лицо в пятнах живого мяса, на четвертый день встал, а на пятый взял пращу и пошел в поле. На сей раз Эгоавиль был в другом настроеньи, и ему просто крикнули на ходу:

– Иди-ка отсюда, а?

Он хотел было бежать вслед за ними, но не угнался, очень уж он ослабел, а они, гады, проворные.

Дело в том, что эти ночи он являлся Эгоавилю во сне. Начальник ехал по какой-то пустыне, ехал легко, но вдруг услышал голос, поспешил и услышал свист. Все было пусто, вроде звать некому, и он пустил коня в галоп, а проскакавши с километр, понял, что конь его и зовет. Тогда он слез, посмотрел, в чем дело, и увидел, что у коня вспухшее лиловое человечье лицо. И еще ему приснилось, что у него в комнате висит портрет Фортунато. Он рассердился, сорвал его, но оказалось, что это календарь, и на каждом листке Фортунато смеялся, показывал язык, подмигивал, плакал. И еще хуже был сон: Фортунато распяли. Прямо распяли, как Христа, а крест несли на носилках, и христиане со всей земли шли за ним и молились. На старике были те же грязные штаны и рваная рубаха, а вместо тернового венца – обтрепанная шляпа. Особенно ясно Эгоавиль разглядел его распухшее лицо. Распятый спаситель Ранкаса совсем не мучился – он часто высвобождал руку и пил водку из бутылки. Эгоавиль, весь дрожа, пошел было за ним, таясь, со свечою в руке, но старик его узнал и крикнул: «Не иди за мной, завтра увидимся!» – и подмигнул заплывшим, жутким глазом. Начальник' заорал и проснулся.

Старик спокойно сидел на камне и засучивал рукава. У Эгоавиля во рту пересохло.

– Дон Фортунато! – прохрипел он с седла. – Я очень хорошо знаю, что вы человек смелый. – Он обвел рукою круг в воздухе. – Здесь смелее вас нет никого. Они против вас сопляки. Зачем нам бороться? Куда вам одному, дон Фортунато? Компанию не одолеешь. Все деревни сдались нам.