|
— Из Мадрида... Итак, предстояло знакомство с Колчаком. — Вот и письмо, — сказал он при встрече с Коковцевым. — Рад познакомиться. Статьи ваши просматривал, и мне понятно ваше возмущение нашими порядками в этом кабаке... Он стал цитировать слова химика Менделеева: если бы правительство истратило на освоение Великого Северного пути половину тех средств, что ныне угроблены возле «Цусимы», то и самой «Цусимы» не было бы в истории нашего государства! Эскадры Рожественского и Небогатова, пройдя вдоль Сибири, из Берингова пролива спустились бы прямо во Владивосток, и в этом случае никакие Того не могли бы им помешать. Естественно, что в разговоре коснулись и возрождения флота. — Мы можем стоять на паперти сколько угодно, но сейчас, после революции, — сказал Коковцев, — без одобрения Думы никто и копейки нам не подаст. Плюнуть в руку — да, могут! Колчак ответил: задерживая ассигнования на флот, Государственная дума, по сути дела, работает на руку врагам. — А на паперти еще настоимся, — закончил он резко... Эта встреча с Колчаком не вызвала особых эмоций! * * * Ему писал испанский адмирал Паскаль дон Сервера-и-Топете, разгромленный американцами в сражении у Сант-Яго на Кубе! Пережив горечь позора, он понимал состояние русских моряков после Цусимы. Сервера одобрительно отнесся к статьям Коковцева, которые он распорядился перевести на испанский язык — для издания отдельной книжкой в солидной фирме «Эспаса-дель-Кальпе». Сервера сравнивая положение эскадры России с положением могучего быка, приведенного на скотобойню — под удары механического молота. Живые, писал он, критикуют мертвых не для того, чтобы они переворачивались в гробах: мы учимся на ошибках мертвых... Коковцева очень растрогало это письмо: — Я всегда испытывал симпатию к адмиралу Сервера. * * * Устроив жену в клинику, он повидался с Ивоной. — Помнишь, я рассказывал тебе о Сервера, который привел к берегам Америки колумбовскую каравеллу «Santa Maria»... Так вот, недавно он утешил меня! Именно он, выловленный из воды американцами, понял меня, выловленного японцами... Ивона Эйлер стала хохотать — до слез: — Наконец-то у этой истории появился смешной конец... Оскорбленный ее смехом, Коковцев сначала встряхнул женщину за плечи, потом прижал к себе, и она сказала: — На нас ведь смотрят. — Она отвернула к стене портрет своего мужа. — Мертвым этого видеть не стоит... Дома адмирал проверил гимназический дневник Игоря и прочел суровую нотацию о пользе учения, пригрозив, что будет за неуспеваемость пороть его, как Сидорову козу. С ним все ясно! А вот Никита задавал отцу все новые загадки. Он стал носить бескозырку «по-нахимовски», заломленной на затылок, а недавно в приложениях к «Морскому сборнику» опубликовал «Сравнительные таблицы» технических особенностей флотов России, Германии и Швеции... Коковцев сказал Никите: — Не пойму, в кого ты удался? В тебе мало что от нашего рода, ты не пошел даже в Воротниковых. Но я бы хотел присутствовать на выпускном вечере в Корпусе, чтобы увидеть на мраморной доске твое имя — Коковцев! — Увидишь, папочка. Как сейчас поют в частушках про министра финансов: «Жить со мною нелегко, я не из толстовцев, я — Кр-ко-ко-ко, я Ко-ко-ко-коковцев». — А ну его! -сказал Коковцев-старший младшему. — Наш однофамилец сидит на мешках с золотом и не дает денег флоту... Наступал тот великий момент, который предвосхитил Салтыков-Щедрин: если обыватель имеет в кармане рубль, можно отнять у него полтину, но последний четвертак следует все же оставить русскому человеку на благо личных нужд и веселья — пусть он нагуливает жир и мясо, иначе, если отнять все до копейки, налогоплательщик впадет в прискорбную меланхолию. |
