Если бы наша жизнь с тобой была такой, какой ее
воображали все, - сплошным удовольствием, легкомыслием и весельем, я не
мог бы сейчас припомнить ни одного момента. Лишь оттого, что в нашей жизни
было столько минут и дней трагических, горьких, предрекавших беду, столько
тягостных и гадких в своем однообразии сцен и непристойных вспышек, лишь
потому я так подробно вижу и слышу каждую сцену, лишь потому не вижу и не
слышу почти ничего иного. Здесь человек живет в таких мучениях, что я
вынужден вспоминать о нашей с тобой дружбе только как о прелюдии, звучащей
в том же ключе, что и те постоянные вариации мучительной тоски, которые я
слышу в себе ежедневно; нет, более того, она - первопричина всего, как
будто вся моя жизнь, какой бы она ни казалась и мне самому и другим, на
самом деле всегда была подлинною Симфонией Страдания, движущейся в
ритмической постепенности к разрешению с той неизбежностью, которая в
искусстве присуща трактовке всех великих тем.
Но, кажется, я говорил о том, как ты вел себя по отношению ко мне в те
три дня, три года тому назад? Тогда, в Уэртинге, в одиночестве, я пытался
окончить пьесу. Два раза ты ко мне приезжал - и наконец уехал. Вдруг ты
явился в третий раз и привез с собой товарища, причем настаивал, чтобы он
остановился у меня в доме. Я наотрез отказался и, ты должен признать,
вполне обоснованно. Конечно, я вас принимал, - тут выхода не было, но не у
себя, не в своем доме. На следующий день, в понедельник, твой товарищ
вернулся к своим профессиональным обязанностям, а ты остался у меня. Но
тебе надоел Уэртинг и еще больше надоели, я уверен, мои бесплодные попытки
сосредоточить все мое внимание на пьесе - единственном, что меня тогда
интересовало, - и ты настаивал, чтобы я повез тебя в Брайтон, в
"Гранд-отель". Вечером, как только мы приехали, ты заболел той ужасной
ползучей лихорадкой, которую глупо называют инфлуэнцей, - у тебя это был
не то второй, не то третий приступ. Не буду тебе напоминать, как я за
тобой ухаживал, как баловал тебя не только фруктами, цветами, подарками,
книгами, - словом, всем, что можно купить за деньги, но и окружал заботой,
нежностью, любовью - тем, что ни за какие деньги не купишь, хотя ты, быть
может, думаешь иначе. Кроме часовой прогулки утром и выезда на час после
обеда, я не выходил из отеля. Я специально выписал для тебя из Лондона
виноград, потому что тебе не нравился тот, что подавали в отеле, выдумывал
для тебя удовольствия, сидел у твоей постели или в соседней комнате,
проводил с тобой все вечера, успокаивая и развлекая тебя. Через
четыре-пять дней ты выздоровел, и я снял квартиру, чтобы попытаться
кончить пьесу. Разумеется, ты поселяешься со мной. Но не успели мы
устроиться, как я почувствовал себя совсем скверно. Тебе надо ехать в
Лондон по делу, но ты обещаешь к вечеру вернуться. В Лондоне ты встречаешь
приятеля и возвращаешься в Брайтон только поздно вечером на следующий
день, когда я лежу в жару, и доктор говорит, что я заразился инфлуэнцей от
тебя. |