Она много думала о своем муже, ваша честь, и сейчас хочет попросить у него прощения, чтобы облегчить совесть перед смертью и искупить хоть часть своей вины.
Судья задумался.
– Что ж, – сказал он, – цель закона – восстановить нарушенный порядок и исправлять нанесенный ущерб. Раз ее раскаяние может хоть немного утешить Баня, ее просьба будет удовлетворена.
– И еще… Я положила вдове Лу компрессы с разными мазями, и ее раны скоро заживут. Но все же…
Ее голос прервался. Судья Ди ободряюще кивнул ей головой, и тогда она продолжила:
– Ваша честь, она очень слаба физически и держится на ногах только благодаря своей потрясающей силе воли. Но я боюсь, что второй порки ей не вынести.
– Хорошо, я это учту, – сухо ответил судья.
Госпожа Го низко склонила голову и, помолчав немного, сказала:
– Она все время молчала, и я решилась спросить, что сейчас с ее дочкой. Она ответила, что пока о ней позаботятся соседи, но что ее саму должны в ближайшее время отпустить, и тогда она вернется и заберет девочку. Но я подумала, ваша честь, что лучше мне самой сходить к ней и, если ей там плохо, привести ее к нам.
– Заберите ее в любом случае, – сказал судья Ди. – Заодно посмотрите, нет ли среди одежды Лу черного татарского кафтана или какой‑нибудь другой черной одежды, которая похожа на кафтан. Такие вещи только женщина может определить.
Госпожа Го улыбнулась и почтительно наклонила голову. Судье вдруг захотелось спросить у нее, не знает ли она что‑нибудь о связи между вдовой Лу и Ланем, но он тут же одернул себя. Достаточно того, что он обсуждает с женщиной судебные дела! И вместо этого судья спросил, как чувствует себя Чжу Да‑юань.
– Мой муж побеседовал с ним и осмотрел его. Он считает, что Чжу окончательно повредился в рассудке.
Судья вздохнул; госпожа Го попросила позволения удалиться и вышла.
На вечернее заседание суда собралось гораздо меньше народу, чем в прошлый раз. Судья Ди начал с того, что зачитал вслух правила поведения для военных приставов, и добавил, что со следующего дня по всему городу будут развешаны листки с текстом этих правил. Когда с этим было покончено, судья приказал старосте приставов ввести в зал вдову Лу.
Ее ввели; судья заметил, что даже в тюрьме она продолжает следить за собой – ее волосы были тщательно заплетены в косу, одежда была свежей и чистой. Она по‑прежнему держалась прямо, несмотря на то, что плечи у нее болели и кровоточили. Прежде чем преклонить колени, вдова метнула быстрый взгляд в зал и была явно разочарована тем, что людей сегодня так мало.
– Женщина, – сказал судья Ди, – вчера ты говорила оскорбления в адрес суда. Но я вижу, что ты достаточно умна, и надеюсь, что сегодня ты будешь правдиво отвечать на вопросы, действуя в интересах суда и в собственных.
– С вашего позволения, я не имею привычки лгать, – бесстрастно отвечала вдова.
– Правда ли, что у тебя, кроме имени, есть прозвище Котенок?
– Ваша честь, вы насмехаетесь надо мной?
– Здесь вопросы задаю я, – сдержанно сказал судья. – Отвечай!
Вдова Лу презрительно передернула плечами, но тут же ее лицо исказилось от боли, и, глотнув воздуху, она просто ответила:
– Да, мой отец в детстве прозвал меня Котенком.
Судья кивнул.
– Называл ли тебя так твой покойный муж?
В глазах вдовы сверкнул огонек.
– Нет! – воскликнула она.
– Надевала ли ты когда‑нибудь черные одежды, какие носят татары?
– Ваша честь, вы оскорбляете меня! Разве пристало честной женщине переодеваться в мужское платье?
– Однако среди твоих вещей нашли татарский кафтан, – сказал судья и заметил, как напряглась вдова при этих словах. |