Но он по-прежнему не сомневался, что сопротивление жителей
Сан-Хуана давно сломлено, и считал, что шум на улице -- обычное следствие
продолжающихся "развлечений" его ребят. Холостые пушечные выстрелы были
обычным занятием торжествующих флибустьеров, а мушкеты едва ли остались в
городе у кого-нибудь, кроме пиратов.
Поэтому он не спеша продолжал истязать генералгубернатора
необходимостью выбора между потерей жены и дублонов до тех пор, пока
упорство дона Себастьяна не было сломлено и он не сообщил, где хранится
королевская казна.
Но жестокость корсара нисколько не уменьшилась.
-- Слишком поздно, -- заявил он. -- Ты чересчур долго упрямился, а за
это время я по уши влюбился в твою жену. Так влюбился, что не смогу вынести
разлуки с ней. Я дарю тебе жизнь, испанская собака, и, учитывая твое
поведение, это больше того, что ты заслужил. Но твои деньги и твою супругу я
заберу с собой вместе с кораблями с ценностями, принадлежащими королю
Испании.
-- Но вы дали мне слово! -- вскричал взбешенный дон Себастьян.
-- Ай-ай-ай! Но ведь это было давно. Когда тебе была предоставлена
возможность, ты ею не воспользовался, а начал вместо этого со мной шутки
шутить. -- Никто из присутствующих в комнате не обратил внимания на звук
быстро приближающихся шагов. -- Я же предупреждал тебя, что с капитаном
Бладом шутить опасно.
Он не успел договорить, как дверь открылась, и послышался твердый с
металлическим оттенком голос, в котором чувствовались нотки сарказма.
-- Рад слышать это от вас, независимо от того, кто бы вы ни были. -- И
в комнату вошел высокий человек со шляпой в руке. Черный парик его был
всклокочен, лиловый камзол разорван, лицо испачкано пылью и грязью. Его
сопровождали трое мушкетеров в испанских латах и стальных шлемах. Окинув
комнату взглядом, он сразу же оценил ситуацию.
-- Я как будто успел как раз вовремя.
Изумленный пират выпустил донью Леокадию н вскочил, положив руку на
рукоять пистолета.
-- Что это значит? Кто вы такой, черт возьми?!
Вновь прибывший приблизился к нему, и суровый взгляд его голубых глаз,
сверкавших, как сапфиры, на смуглом лице, заставили разбойника вздрогнуть.
-- Подлый самозванец! Навозная тварь!
Хотя мерзавец по-прежнему мало что понимал, до него дошло, что
необходимы решительные действия, и он выхватил из-за пояса пистолет. Но
капитан Блад отступил назад, и его рапира, быстрая, как жало змеи, пронзила
руку пирата. Пистолет со стуком упал на пол.
-- Лучше бы ты направил его в свое сердце, грязный пес!
Правда, этим ты помешал бы мне выполнить клятву. Я дал обет, что
капитана Блада не отправит на виселицу ничья рука, кроме моей. |