Это позволило следователю восстановить картину происшедшего. С наступлением темноты преступник занял позицию на крыше будки, защищенной листвой деревьев, дождался появления автомобиля Ермакова и произвел два выстрела. После чего спрыгнул с крыши, обогнул гаражи и до появления милицейского оцепления уехал на поджидавшей его машине, предварительно оставленной, вероятно, в боковом проезде.

Установить марку машины не удалось. Никаких отпечатков пальцев на оружии не обнаружено. Все свидетельствовало о том, что работал профессионал.

Члены семьи Ермакова показали, что он никогда сам не садился за руль служебной машины, ездил только на заднем сиденье справа. Таким образом, предположение следователя о том, что преступник ошибся в выборе жертвы, не подтвердилось. Сам Ермаков, допрошенный в больнице после операции по извлечению пули из мышечной ткани в районе левого тазобедренного сустава, заявил, что не представляет, кто и с какой целью мог устроить покушение на него. Он высказал предположение, что преступник спутал его с кем‑то другим, так как в их подъезде живут многие серьезные бизнесмены.

Там же, в приемном отделении ЦКБ, после того как выяснилось, что опасности для жизни Ермакова нет, его жена сделала заявление, в котором утверждала, что организаторов этого покушения следует искать среди мужей женщин, с которыми ее супруг имел интимные отношения. Она назвала восемь фамилий и заявила, что преступника нужно посадить не за то, что он стрелял в ее мужа, а за то, что не отстрелил ему того, что следовало отстрелить.

С учетом личности потерпевшего и его причастности к важнейшим государственным секретам расследование этого преступления поручено Федеральной службе безопасности.

– Что означает, что о результатах его мы никогда ничего не узнаем, – подвел итог своего доклада капитан Евдокимов и замолчал, ожидая вопросов.

Вопросов по существу не было. Нифонтов лишь поинтересовался:

– Сам‑то не засветился?

– Нет. Даже удостоверения не пришлось предъявлять. Начальство думало, что я из опергруппы, а опера – что я с кем‑то из начальства.

– Куда, говоришь, его ранило? – уточнил Голубков.

– В мышечную ткань в районе левого тазобедренного сустава, сзади, – повторил Евдокимов.

– В жопу, что ли?

– Можно сказать и так.

– На Ермакове был бронежилет?

– Нет.

– Ты сам на будку залезал?

– Не преминул.

– И что?

– Позиция – лучше не бывает. Подъезд – как на ладони. Всего в пятидесяти метрах.

Хорошо освещен. Стрельба лежа с упора. При желании он мог бы пристрелить человек пять. С полной гарантией. И никто не успел бы даже понять, что происходит.

– Спасибо, отдыхай, – кивнул Нифонтов. – Рапорт напишешь завтра.

Капитан Евдокимов вышел. Нифонтов обернулся к полковнику Голубкову:

– Понял?

– Да. Снайперский «аншутц» с лазерным наведением. Это было не покушение.

– Что?

– Похоже на предупреждение.

– Но водитель убит.

– Значит, очень серьезное предупреждение.

– О чем?

Полковник Голубков только пожал плечами:

– Знать бы.

Нифонтов поднялся из‑за стола, постоял у окна, за которым разгорался свежий майский рассвет, и вернулся в кресло. Еще раз прочитал текст, застывший на экране монитора:

"2.