Сдавленный стон со стороны вывел его из задумчивости. Марибор пошевелился.

Подложив ещё поленьев, Данияр поднялся. Скинув с плеч плащ, он постелил его подле очага. Приблизился к Марибору и, подцепив того под руки, тревожа раны, перетащил на плотный покров.

На бескровном лице княжича отразилась мука, прошлась по скуле судорога, он скривился, но не издал и звука, не открыл глаз.

— Здоровый, паскуда, — сплюнул в сторону Данияр.

Всё же степняки не поскупились, ошкурили весь правый бок. И что говорить, на рану было страшно глядеть: побурела и мокла, едва ли рёбра не торчали, а здоровая кожа покраснела вокруг. Данияр, сидевший в порубе, слышал его дикий крик, и внутри раздирало всё: то бросался в лютую ненависть, то падал до жалости. И верно лучше бы они его убили.

Теперь же Марибора ждёт позор и бесчестие.

Данияр опустился рядом с костром и откинулся спиной к поваленному дереву, но тут же шикнул зло — спину обдало горячей волной. Положив локти на колени, он уткнулся лбом в руки, устало закрыл глаза, ощущая жар от костра. Слушая, как бухает в ушах кровь, мыслями унёсся в тот день, когда вознесли на краду отца. Вновь и вновь прокручивал в голове минувшие события. Ведь он видел, как Вагнара вертелась подле Марибора, что лиса, ластилась, крутя пушистым хвостом, как глаза её голодно сверкали при виде дядьки. Каким же глупцом он был тогда, раз не увидел, что в её глазах горело бесстыдное плотское желание.

«Какой же страшный морок застилал ум?»

Не понял сразу, какую гадюку пригрел в княжестве, и не мог себе этого никак простить. Никогда не простит. Внутри сжималась щемящая боль. Данияр скривился. Он верил княженке, потерявшей честь, предавшей свой род. Зачем отпустила? Зная, что Данияр не оставит всё так. Теперь отцу её, сарьярьскому князю Всеволоду, несдобровать! Но с ним он разберётся ещё. А пока суд над отступником. После соберёт дружину и пойдёт по следам в степь, растопчет в прах змеиное гнездо Оскабы, задушит собственными руками Вагнару. Только добраться бы скорее до Волдара.

Данияр сжал кулаки, не открывая глаз, вслушался в сиплое дыхание Марибора, от чего внутри снова загорелась ненависть вперемешку с жалостью.

Как мог Славер позволить Марибору войти в род? Как мог принять байстрюка?

Данияр оскалился, и в этот миг ярость в нём поборола все чувства. Она коверкала и ломала, князь сокрушительно ударил кулаками о землю, не в силах что-либо сделать ещё. Не в силах снести несправедливость. Марибор убил своего брата, едва не погубил его самого, и если бы не ялыньская травница…

Вспомнив Зариславу, почувствовал, что гнев опал. Пальцы Данияра расправились.

«Смогла ли она спастись? Так и не доехала до перепутья, а уж немного оставалось. Ей он обязан жизнью, а получилось, что сгубил…»

Данияр надсадно выдохнул. Лучше бы он пал вместе с другими, по чести. Перун, хозяин молний, не дал силу побить врага. Повязали, как щенят, и увезли. Позор. Как теперь на него будут смотреть предки, народ? Данияр явственно ощутил укоряющий взор Горислава, будто он был сейчас рядом, средь деревьев, и наблюдал за ним со стороны. Отец всегда был чёрств и теперь глядит сурово из тени забвения. До его величия Данияру не дотянуться. Какой из него князь, что позволил обмануть себя блуднице, заманить в лес, совершить клятву? Данияру сделалось гадко и паршиво. Он вспомнил, как после ранения стрелой пришёл в себя у Наволода в избе. Долго думал над своим безответственным, безрассудным поступком, не мог себе простить такого попустительства — как желторотый отрок, побежал за юбкой Вагнары.