— Гореть ей в пекле! — выплюнул Данияр, слыша, как трещат поленья, как воет пламя костра. Тяжёлый вздох рядом вывел его из холодного оцепенения. Он повернул голову.

Марибор всё так же пребывал в беспамятстве. Данияр поднялся, прошёл к мешку, нашарил мехи. Хорошо, что не засыпали проклятые степняки колодца, и он смог набрать воды, но питьё быстро закончилось, в следующий раз он набрал водицу из родника. Откупорив ёмкость, князь приблизился к недвижимой глыбе тела Марибора, опустился на колени, приподнял его голову за затылок, поднёс к побелевшим губам мехи. Сначала Марибор не смог сделать и глотка, а потом, очнувшись, стал с жадностью пить. Данияр явственно почувствовал, как от того исходит жар, и нужно бы скорее поспешить к лекарю. Хорошо, что рана на шее затянулась — меньше забот.

Напившись, Марибор сухо закашлялся. Разлепил ресницы и долго смотрел замутнённым взглядом на племянника.

— За что? — спросил бесцветно князь, чувствуя, как лихая дрожь пронимает его.

Марибор сглотнул, тянул с ответом.

— Чтобы ты ни говорил, тебе нет прощения, — процедил через стиснутые зубы Данияр. — И ничем не сможешь откупиться.

— Я бы тоже хотел простить… но, не могу… — прошептал чуть слышно тот.

Данияр гневно сузил глаза.

— Ты лжец и предатель! Чтобы ты ни говорил, тебе уже никто не поверит. Ты отступил от своего рода.

Марибор плотно сжал губы. Выглядел надломлено, изнурённо, хотел бы говорить, да видно, с трудом давались слова.

— Ты сговорился с Вагнарой, с врагами, подстроил засаду, убил Горислава, поселил эту потаскуху в княжьих палатах, чтобы убить меня, — сокрушался он, напрягаясь до предела своего терпения.

Данияр собрал в кулаки ворот рубахи на Мариборе, которую он долго искал для этого ублюдка в брошенных избах, ненавидя себя за то, что оказывает ему даже такое пустяковое одолжение.

— Что она тебе наговорила… Вагнара… — осипшим голосом спросил Марибор после долгого молчания.

Данияр фыркнул, глядя в прояснившиеся глаза Марибора. Испугался, теперь пусть боится, осквернив себя на многие грядущие века. Дядьке он никогда не верил, чуял его поганое нутро. Вагнаре ничего и не пришлось рассказывать, Данияр сам прозрел и всё понял, ещё когда их скрутили. А ведь ему доносили верные люди, упреждали о тёмных делах Марибора, а он всё отмахивался, не верил, не желал верить. Всё же пусть и бастард, но доля крови прадедов в нём есть, да видно, выродилась вся, извелась.

— Ты, — Марибор сглотнул, откинул голову, ткнувшись затылком о землю, — ты ничего не знаешь обо мне. И Вагнара тоже не знала… — он устало прикрыл ресницы, отвернул голову.

— И не хочу знать, — отрезал князь с отвращением, склонился и прошептал с презрением: — У тебя будет право рассказать о себе народу.

Данияр много раз слышал о женщинах, владеющих колдовской силой, способных управлять целой ордой воинов, но не верил в эти присказки, а зря. Вагнара оказалась ведьмой. Но Данияр не сомневался, что ей Боги уготовили путь в самое пекло, княженке ещё воздастся по заслугам в этой жизни. Боги не простят такого предательства. Проклянут на кровь, и не в силах будет княженка родить ни одного сына из своего чрева. И об этом он успел ей сказать, ещё когда сидел в порубе.

— Я и не собираюсь никому рассказывать, ни тебе… ни народу, — ответил Марибор и затих.

Данияр воспрянул на ноги, подавив дурноту.

— Тогда тебя ждёт самая мучительная смерть.