Губы Марибора скривились в ухмылке, и Данияр понял, что брат отца снесёт всё. Князь сдержанно стиснул челюсти, плотно сжав губы.

Костёр почти прогорел, и Данияр оставил Марибора, пошёл к огню, чтобы подкинуть сучьев. Голова нестерпимо раскалывалась, а спину по-прежнему жгло. До Волдара оставалось две дюжины вёрст, если не останавливаться на привал, за день можно дойти, а там, может, их подберут кмети. Поди, узнали уже о пленении, искать должны…

В костёр полетели ещё сучья и мокрая листва. Желтовато-зелёный дым пошёл плотнее — может его заметят волдаровские дружинники?

Устроившись у огня, Данияр пытался не задремать, но стоило Марибору пошевелиться — напрягался. Поднимется ещё, выдернет топор и обухом по голове — завершит своё чёрное дело. Данияр сжимал в кулаке рукоять, но время от времени начинал проваливаться в чёрную пустоту — сон всё же стал одолевать его. А если уснёт, проспать может до самого утра, ведь слишком вымотался.

Встряхиваясь, сбрасывая дремоту, князь вновь подкладывал коряги в огонь. Рассвет надвигался слишком медленно, и время тянулось, как свежий густой мёд. К тому же неподвижный воздух давил, сильнее навевая дремоту — того и гляди нагрянет на огонёк лесной дед да заморит до смерти.

Эта мысль отрезвила. Вслушиваясь в шорохи и скрежеты древних сосен, Данияр опасливо вгляделся в частокол леса. Стволы деревьев вздымались вверх, и кроны терялись в густом влажном тумане и поднимающемся от костра дыму. Не было понятно, как скоро настанет рассвет. Пребывая в беспамятстве, Марибор хмурил брови; время от времени на лице проступало страдание, тело покрывал пот, и было видно, что дядьке становится всё хуже. При виде этого Данияра охватывало сожаление наравне с презрением.

И тревожиться было не о чем — Марибор если бы и хотел, то не в силах был учинить расправу.

Данияр всё думал, зачем дядьке нужна его смерть. Желал ли он забрать власть, город? Горькая ухмылка появилась на княжеском лице. Какую сложную игру затеял предатель. Ему вполне было достаточно отравить воду. Впрочем, тогда явно все подозрения пали бы на него, а тут степняки — они-то и крайние оказались, никто бы в жизни не подумал на младшего сына Славера.

— Как же подло… — выдохнул князь, в голове не укладывалось. Всё никак не мог свыкнуться с мыслью, что Марибор изменник.

Но теперь Данияр всё возьмёт в свои руки — усилит охрану, найдёт надёжных верных людей, сделает всё, чтобы обезопасить своё правление, народ. А пока… князь закрыл глаза… пока он должен добраться до Волдара, узнать, цела ли Радмила, выведать, кто остался живым из воевод, переговорить с Наволодом. Вспомнив о нём, Данияр затаил дыхание.

«Как же волхв не увидел предательства в его княжестве?! Неужели знал, но скрывал? Но ведь не могло такого быть, Горислав доверял Наволоду, посвящал того во все тайны. Нет, он не мог быть в сговоре».

Подумал об этом, и со страшной силой потянуло поскорее оказаться в детинце. Потребовать от волхва и жрецов ответы. Всего его внутри опалило нетерпение, и силы прихлынули к нему.

«Нужно идти!» — Данияр открыл глаза, поднял голову и окаменел, невольно схватившись за топор.

В изумрудном свете листвы неподалёку от костра стояла женщина. В руке она сжимала сухую клюку. Данияр разглядывал её белое лицо и не мог понять, сколько ей лет. Две седые недлинные косы падали из-под повоя на плечи, гладкая кожа с редкими морщинами говорила о том, что не такая она и древняя, но взгляд серых с зеленью глаз, веющий умудрённостью, пронизывал, давил, вытаскивая душу наружу. Так иногда смотрел Наволод, и Данияр не знал, куда себя деть в такие моменты. Ко всему одета была просто: на плечах тяжёлый грубый плащ из рогоза, льняное серое платье без вышивки, подол которого вымок от росы и вымазался в земле, подпоясана верёвкой, на которой висят необходимые в пути вещи, главные из коих — наполненные и покрытые испариной мехи из козьей кожи да нож.