Она улыбнулась, и глаза её заблестели, как мокрые листья после дождя. И сейчас чудилось, что колдунья молодеет.

— Я посмотрю за огнём, — сказав это, она отвернулась и пошла к Марибору.

Присев рядом с ним, снова отёрла проступивший пот на его лице.

Данияр же внезапно ощутил, как грудь наливается мягким теплом, обволакивая, пеленая тело. Головная боль утихла, в руках и ногах появилась лёгкость. Вдоль спины прошлась тугая волна незнакомой ему силы. Лес поплыл, Данияр пошатнулся, поспешил прильнуть к тверди. Не успел он опуститься на траву, как веки налились свинцовой тяжестью — его со страшной силой потянуло в сон, и земля под ним двинулась плавно, словно люлька, закачалась, убаюкивая, как заботливая нянька. Позабыв и о дёргающей ране на спине, и о колдунье, которая чаяла над дядькой, Данияр закрыл глаза, мгновенно проваливаясь в огненный поток, слушая треск сучьев и ощущая жар на лице. Он покрылся влагой и время от времени стал нырять в пустоту. Так продолжалось до тех пор, пока его не объяла тишина. Данияр видел себя со стороны, будто отделился от тела и воспарил с лёгкостью птичьего пуха вверх, наблюдая, как оно лежит недвижимо средь мшистых корней в полупрозрачной дымке, а дух поднимается к кронам, медленно, как уж, скользя сквозь туман, устремляясь в небо. Его ослепил яркий, очищающий свет солнца.

Как только сияние ослабло, Данияр смог различить в жёлто-белом свете крупинки пыли и очертания бревенчатых стен, что проявлялись всё отчётливее и осязаемее. Из открытых ставней потянуло густым сладким запахом шиповника. Данияр медленно втянул в себя воздух, пробуждая далёкие воспоминания — матушка любила дикий шиповник.

Где-то в отголосках сознания он понял, что измученное тело его осталось там, в лесу, вместе с колдуньей и Марибором. И тонкая серебряная нить протянулась паутинкой между настоящим и прошлым, по ней Данияр и перебрался сюда.

Князь огляделся и осознал, что находится в теремных хороминах, где светло, сухо, а в воздухе витает благоговение. Он оказался у матушки в её чертоге.

Сердце забилось чаще. Данияр сжал до боли в костяшках кулаки. А ведь как давно он не приходил в покои матушки, с тех пор, как её не стало. Слишком мал был, потом и вовсе забыл дорогу в женскую башню. Данияр не сразу заметил молодую женщину, сидящую на лавке далеко от окна, в тени. Он, нахмурившись, сделал шаг по залитому светом полу, поднимая искрящуюся пыль, приблизился с замиранием сердца и остановился, когда среди мрака отчётливо увидел льняные в отблесках солнечного света косы. Горели, как серебряные украшения, серые глаза. Это была она, его матушка Ладанега. В этом Данияр не сомневался.

И лет ей было не больше, чем сейчас Радмиле. Колючий ком встал в горле, Данияр не в силах был пошевелиться. Он хотел, было, позвать её, но не смог вымолвить и слова, а матушка смотрела будто сквозь него. Она его не видела, Данияр бесплотным духом пребывал подле неё.

Тишину разодрал скрип двери. Данияр обернулся. Высокая женщина с волевым подбородком, с карими глазами и русыми, до пояса, косами, что падали из-под повоя, бесшумно вошла в чертог. Женщина была много старше матушки, возле глаз залегли первые морщины, а твёрдые губы сжимались плотно в угрюмой улыбке. Она смерила Ладанегу режущим взглядом и, закрыв за собой створку, не забыв примкнуть засов, скоро прошла к матушке.

Разум Данияра вспыхнул узнаванием — перед ним была княгиня Дамира, жена Славера.

— Он убежал. Марибора так и не нашли, — выдохнула она.

Данияр весь обратился в слух, пытаясь понять, о чём говорит эта женщина.

— Мы должны найти его, иначе всё зря… — она перестала улыбаться, и лицо её теперь походило на камень.

Матушка же понурилась.

— Мне страшно. Каждую ночь снится эта колдунья Ведица, — Ладанега всхлипнула, по щеке потекли слёзы, а губы её задрожали.