говорит, что жизнь, в сущности, не так уж плоха, после чего заявляет,  что

жизнь  все-таки  сплошная  бессмыслица.  Такие  темы   требуют   серьезных

размышлений и в известной мере - философского склада ума, что не мешает ей

каждые пятнадцать минут произносить: "Дейви, мой мальчик,  ты  же  видишь,

что мой стакан пуст"; время от времени  она  проявляет  заботу  и  о  моем

стакане, но  мне  за  ней  не  угнаться,  на  второй  день  запоя  это  не

удивительно.

     Как и следовало ожидать, от общей темы "что есть жизнь" дама в  конце

концов переходит к частной, но не менее важной теме "что есть любовь", ибо

что же еще остается человеку в этом гнусном мире, кроме  любви.  По  этому

поводу она - не без оттенка девичьего стыда -  признается,  что  я  ей,  в

сущности, не антипатичен, даже наоборот, но это еще ничего не значит  и  я

не должен воображать себе невесть что, у нее есть  друг,  между  ними  все

очень серьезно, и если я удостоился счастья познакомиться с ней и мы сидим

за одним столиком, то только потому, что этот самый друг как раз уехал  из

Лондона не знаю куда по не знаю какому делу.

     Время подходит к пяти, я совсем не так пьян, как  кажется,  и  хорошо

вижу, что особа, за столиком которой я оказался (она уже  утверждает,  что

это я к ней подсел, а не наоборот), женщина, каких можно встретить в любом

вертепе средней категории, то есть женщина спорной красоты и  сомнительной

молодости, упакованная с дешевым шиком и  размалеванная  с  претензией  на

невинность, - очевидно, в силу предположения, что дикие  обитатели  Балкан

ценят таковую особенно высоко.

     Время подходит к пяти, но моя собеседница по-прежнему буксует на  том

же мотиве: у нее есть близкий человек,  между  ними  все  очень  серьезно,

вообще-то он ей почти муж, но на мое счастье, этого человека сейчас нет  в

Лондоне, а я непонятно почему приглянулся ей с первого  взгляда,  несмотря

на то, что отвратительно пьян; но хотя я ей и нравлюсь, это  еще  не  дает

мне права воображать бог знает что, и только потому, что  она  согласилась

принять меня за свой столик и пропустить рюмочку в моей компании,  думать,

будто она из каких-нибудь таких, это  совершенная  неправда;  тайна  нашей

скорой и неожиданной близости - только и  единственно  в  том,  что  я  ей

понравился непонятно чем, хотя, между нами говоря, ничего особенного собой

не представляю, тем более в пьяном виде. Словом, эта  дама  изо  всех  сил

старается убедить меня, что она не проститутка, и я великодушно делаю вид,

что верю ей, хотя, если она не  проститутка,  я  в  таком  случае  епископ

кентерберийский, а то и папа римский.

     - Пора сниматься с якоря, - нерешительно предлагаю я,  когда  стрелка

часов замирает на пяти.

     - Почему? - невинно спрашивает дама.

     - Я хочу спать.

     Это  безобидное  заявление  она  воспринимает  как  грубый  намек  на

плотские утехи и снова принимается уверять меня, что у нее есть парень,  в

известном смысле даже муж, потом неохотно признается,  что  я  ей  все  же

чем-то симпатичен и только по этой причине она,  пожалуй,  согласилась  бы

позволить себе некоторую интимность - кто  в  наше  время  себе  этого  не

позволяет, - но только безо всяких излишеств и извращений и, конечно,  при

условии,  что  я  буду  вести  себя  прилично,  как  подобает  порядочному

человеку, а это означает, что я мог бы дать ей небольшую сумму -  конечно,

взаймы ("Только не воображайте, что речь идет о  таксе  или  о  чем-нибудь

таком"); просто ей нужны деньги, потому  что  ее  друг  внезапно  уехал  в

Ливерпуль по совершенно неотложному делу.