– И вы промеряете градиенты последовательно для всех точек объема камеры? – удивленно спросил Линьков. – Так это же уйма работы! И сколько длится одна петля?

– Сейчас я беру десятиминутную дистанцию.

– А меньше нельзя? Ну, скажем, пять минут?

– Меньше можно, только я не сообразил сразу, что серия будет большая, контрольную проверку сделал на десяти минутах и режим уже рассчитал, менять не хочется. А вообще‑то чем меньше, тем лучше. И надежность выше, и ждать меньше приходится. Но очень короткую дистанцию тоже ведь нельзя давать – не успеешь вовремя извлечь объект из камеры, очистить место.

– Да, – задумчиво согласился Линьков, – это верно. А больше?

– Больше – это наше слабое место, – объяснил я. – Удается, правда, подобрать такие конфигурации и напряженности поля, что петля растягивается на часы. Но при этом она часто размыкается и без всякого, понимаете, предупреждения – возьмет да разомкнется, и брусочек, инвентарный номер такой‑то, уходит в неведомое будущее.

– А почему вы только в будущее посылаете?

– Да просто удобнее, что ли. И, кстати, необратимо извлекать кое‑что из будущего мы умеем даже на далекой дистанции.

– А, понятно! Этим и занимаются ваши эксплуатационники?

– Ну да. У них там целый заводской процесс налажен. Сверхсовременные методы добычи ценных и редких металлов. Иридий, ниобий и тому подобное из будущего. Только объемы уж очень малы, и процесс капризный, приходится десятки микрокамер гонять да всякий раз останавливать для очистки… Вообще хронофизика наша вся насквозь капризна до ужаса, – откровенно признался я. – Неустойчивые результаты, ненадежные. И воспроизведения четкого нет. Один раз получается, десять раз не получается. Один раз замкнул петлю, другой раз она тебе хвостиком вильнет – и будь здоров!

– Что, не возвращается объект?

– То не возвращается, а то, наоборот, исчезать не хочет. Тоже очень приятный вариант. Но это все цветочки… Вот если поля срываются, тогда вообще хоть плачь… Тахионный пучок к чертям летит, силовые линии трясутся, как малярики, потом – бац! – автоматика отключается, и начинай все сначала.

– Ладно, – сказал Линьков спокойно и дружелюбно. – Я вас совсем замучил вопросами и работать мешаю, а время‑то идет. Все. Молчу как рыба.

Я глянул на часы и ужаснулся – время действительно идет, да еще как! Надо поторопиться. Я ввел программу в управляющий блок, локализовал пучок, развернул его полем так, чтобы он невидимым экраном охватил всю камеру. Включил автомат, подал мощность. Опять пульт заморгал и успокоился, щелкнули реле, мигнула зеленая вспышка. Я подхватил брусок манипулятором, вывел его из камеры. Разницу в быстроте переходов различных частей бруска на глаз, конечно, не определишь, для этого существует сканограф. Я снял данные со сканографа, переправил их в ЭВМ – пускай обработает и аккуратненько сложит в свою память.

Передвинулся солнечный блик на полу – ох и далеко он уже передвинулся! Так, опять вспышка. Теперь следующая точка, потом следующая за ней, и так далее и тому подобное.

На следующем участке поле вспучивалось этаким продолговатым горбом, вроде дыни. Никакого там горба, конечно, не было, но на экране силовые линии, изображавшие поле, округло изгибались в этом месте, и получалось нечто похожее на полосатую туркменскую дыню. Картинка была довольно интересная.

– Александр Григорьевич, хотите посмотреть? – спросил я. – Сейчас будет переход.