– Но все же сыскали? – спросил я довольно‑таки хамским тоном, надо признаться.

Шелест глянул на меня, поморщился, но, видно, понял, что мне сейчас море даже не по колено, а максимум по щиколотку.

– Ищем вот, – примирительно сказал он. – А ты что: может, рассчитываешь в одиночку управиться?

Вопрос был чисто риторический; и я ничего не ответил, а только хмыкнул неопределенно. Больше всего мне хотелось молча встать и уйти, но я понимал, что Шелест ни в чем не виноват и нечего на нем отыгрываться. Я с трудом выговорил, что вот, мол, я еще не в форме, никак сосредоточиться не могу, но все же интересуюсь, кого ко мне в лабораторию прочат. Оказалось, что прочат Геллера из группы Сухомлина. Виталик Геллер, по моим наблюдениям, был парень как парень, не хуже большинства, но и не лучше. Конечно, не было у меня никаких оснований требовать себе именно такого, чтобы получше, это я понимал, да и мало думал сейчас о работе в лаборатории, но все же как‑то невесело мне сделалось, и я начал говорить, что не улавливаю, мол, какое отношение имеет Геллер к нашей теме, и вообще почему именно Геллер, так можно кого угодно сунуть, лишь бы место занять… Шелест послушал‑послушал мое нытье и посоветовал не валять дурака.

– Второго Левицкого мы тебе не изыщем, сам понимаешь, – говорил он, для убедительности тыча пальцем в моем направлении. – Это первое. А второе – это то, что Геллер прямо рвется с тобой работать, и парень он способный… Между прочим, у тебя сколько работ было опубликовано, когда ты к нам пришел?.. Вот видишь, четыре, а было тебе двадцать шесть лет, верно? Теперь смотри – у Геллера одиннадцать работ, и есть среди них очень толковые, а ему всего двадцать три года, он к нам прямо из университета пришел… Ну да, не по вашей линии, – а у тебя много ли было по этой линии до прихода в институт? Однако мы не побоялись дать тебе и Левицкому самостоятельную тему и лабораторию организовали, верно? И ничего, связь времен не распалась? Так чего же ты теперь строишь из себя элиту, она же голубая хронофизическая кровь, и свысока смотришь на хороших ребят?

– Да ладно, я разве что? – пробормотал я, слегка устыдившись. – Пойти мне поговорить с Геллером?

– Пойди, конечно. – Шелест с облегчением откинулся на спинку кресла. – А то он тоже, знаешь, условия ставит: если, мол, Стружков хоть немного против, так обо мне даже не вспоминайте, не пойду нипочем.

Это мне понравилось; я вскочил и направился к двери. Но Шелест меня остановил.

– Вот что… – сказал он, не глядя на меня. – Послезавтра в два часа… это… ну, похороны, ты же знаешь… Ты, надеюсь, скажешь там что‑нибудь – не речь, конечно, я тоже не речь буду произносить, но как ближайший Друг и сотрудник… Э, Борис, ты что это?

У меня опять все перед глазами поплыло, и ноги ватные сделались. Я рухнул обратно в кресло, и Шелест поспешно накачал мне газировки из сифона.

– Ты не знал, что ли? – недоумевал он. – Как же так?

– А откуда я должен был это узнать?

– Да уж откуда‑нибудь… – неопределенно ответил Шелест, что‑то соображая. – Вот сестра его завтра утром прилетает, телеграмму прислала; она в Москве, и то знает…

Еще и это: Лариса дает телеграмму в институт, а мне даже не сообщает, чтобы я на аэродроме встретил! Почему, спрашивается? То есть я тоже хорош

– я же ей телеграмму не дал, она, наверное, думает, что меня здесь нет. Я посмотрел на телеграмму: прилетает утром. Ну, утренний рейс из Москвы один всего, надо встретить.

– Отошел немножко? – сочувственно спросил Шелест. – Это прямо‑таки безобразие, что тебе не сообщили.