– Что? – вне себя от ужаса воскликнул Тойер. – Она и это знает? Ребята, скорей туда. Проклятье, если она теперь пойдет вразнос…

Хафнер приблизил к Хеккеру горящее ненавистью лицо:

– Ты… ты…

– В чем дело? Мало того, что вы жалкие ничтожества, но еще и грубые!

Лейдиг потащил Хафнера к двери.

– Оставь этого говнюка. Вернер сейчас подгонит машину…

Через несколько минут они уже подъезжали к дому профессорши. Штерн соблюдал правила движения с пунктуальностью сицилийского пьяницы.

– Когда мы приедем, будьте осторожней, – предупредил Тойер по дороге.

Разумеется, он первым выскочил из автомобиля, забыв про осторожность.

– Все темно! – взревел он и остановился. Бежавшие следом подчиненные наткнулись на него. – Гараж открыт. Она уехала. Скорей в Неккарау. Сейчас она там придушит Зундерманна.

16

По дороге Тойер с нараставшим отчаяньем созванивался с коллегами из Мангейма. Когда Штерн свернул на улицу, где жил Зундерманн, у подъезда стояли четверо патрульных полицейских.

Старшего гаупткомиссара била паническая дрожь, когда он со своей группой подходил к двери.

– Здесь он меня убил, – простонал он. – Здесь он меня убил. Уже три недели, как я умер…

– Бросьте, вы вовсе не умерли, – с материнской заботой сказала Ильдирим и дала ему подзатыльник. Помогло.

– Ну и что здесь творится? – приветствовал их один из четверки с возмутительной небрежностью.

– Мы полагаем, что там внутри совершено убийство или совершается сейчас, – взволнованно сообщил Тойер. – Я Тойер, старший гаупткомиссар криминальной полиции…

Из мангеймских сотрудников никто не счел нужным представиться. Маленький толстяк, который даже ночью не расставался со своими пилотными темными очками, кивнул на Ильдирим:

– Что тут забыла турецкая баба?

– Это прокурор, фрау Ильдирим, ведет с нами следствие, – прорычал Тойер.

– Ага. Прокурорша, – повторил Ленивый. – В Турции такие тоже прогуливаются с полицией?

– Что такое? – вскипел Хафнер. – Схлопотать захотели? Лейдиг, Штерн, они нарываются! Мы…

Тойер между тем нажимал на кнопку звонка

– Проклятье! Нам надо войти!

Старуха с цокольного этажа высунулась из своего окна.

– Опять вы? Что вы все время шумите? Наверху в доме грохот, тут, у двери, крики…

– Извините, – чинно сказал Штерн, подтянулся на ее подоконнике и оказался в доме, респектабельно перемахнув через седой пучок дамы.

– Так нельзя! – заявил один из патрульных, который еще ничего не сказал и выглядел так, словно он к тому же ничего и не думал.

Штерн открыл дверь. Они бросились наверх. Дверь Зундерманна была заперта, но недолго, вскоре Хафнер со стоном лежал в обломках резопала.

Лейдиг увидел все первым:

– Лица нет.

Там, где прежде сияла улыбка красивого раскованного студента Даниэля Зундерманна, теперь был кровавый ком мяса. Один уцелевший глаз глядел, словно забытый, с сохранившегося островка лица. На месте другого глаза была лишь темная кровь, скопившаяся в глазнице. Но парень был еще жив.

– Вы ей сказали, где картина? – настойчиво спросил Штерн. В эту секунду он удивил всех, так как стоял на коленях возле изуродованного студента и обращался к нему.

Можно было различить намек на кивок.

– Где же она?

Тойер заставил себя взглянуть на кровавую сцену:

– Он не может говорить.