- Ну и порядочек тут у вас! - невольно восклицает Маша.

- Видели бы вы, что тут раньше было, - смеется Антон Мушкин. - А это уже после того, как мы с Юрой специально к вашему приходу генеральную уборку произвели.

- Да вы бы у тети вашей часть картин разместили, - советует Маша. - Повернуться ведь негде.

- Не знаете вы моей тети... - сокрушенно вздыхает Юрий.

А Мушкин поясняет:

- Она у него воспитана в традициях идиллической живописи первой половины девятнадцатого века и Юру считает чуть ли не ультраабстракционистом. А он-то сокрушается, что слишком реалистичен. Ну, давай, показывай портрет, Юрий.

Елецкий шагает к мольберту, стоящему у стены против окна, и решительным движением стаскивает с него что-то похожее на скатерть.

Все видят теперь большую картину, на которой крупным планом изображена Маша. И ничего больше. Лишь по смутным очертаниям какой-то аппаратуры и лонжам чувствуется, что Маша находится на трапеции под куполом цирка, в котором погашен свет. И она стремительно несется через черную пропасть пространства, отделяющего ее от партнера.

Это ощущение движения передано с такой экспрессией, что некоторое время просто не видишь ничего, кроме напряженного тела гимнастки. Лишь потом, будто совершив вместе с нею стремительный кач на трапеции, переводишь наконец взгляд на ее лицо. Оно обращено кудато в сторону невидимого партнера, а скорее всего, лишь на его руки, несущиеся ей навстречу где-то уже за пределами картины.

Лицо Маши напряженно и сосредоточенно, так же как и все тело.

Некоторое время гости Елецкого стоят молча, и Юрий, видимо не очень довольный своей работой, тщетно пытается угадать по выражению их лиц, какое впечатление она на них произвела.

- Нет, это совсем не такой портрет, каким я его себе представлял, - задумчиво произносит наконец Алеша. - Да, конечно, тут изображена моя сестра, но я вижу не ее, а прежде всего полет. Настоящий воздушный полет в настоящем цирке!

- Я так и напрягся весь, инстинктивно входя в ритм Машиного кача, чтобы вовремя поймать ее, как только она оторвется от трапеции, - взволнованно добавляет Сергей.

А Маша, видимо неожиданно даже для самой себя, порывисто оборачивается к Юрию, обнимает его и звонко целует в щеку.

- О господи! Что вы с ним делаете, Маша! - комически восклицает Антон Мушкин, бросаясь к Елецкому и поддерживая его так, будто тот вот-вот грохнется наземь. - Далеко ли в такой ситуации до инфаркта?

Неизвестно, что сказал бы и сделал после этого совершенно ошалевший от счастья Юрий, если бы не звонок. Мгновенно сообразив, что это для него лучший выход из положения, Елецкий стремительно бросается к дверям. А спустя несколько секунд из прихожей слышится баритон Михаила Богдановича:

- Ну конечно же мы опоздали!

Маша, с любопытством выглянув из Юриной комнаты, видит кроме Анатолия Георгиевича еще и Михаила Богдановича с Ириной Михайловной. И ей очень хочется, чтобы с ними был еще и Илья.

- А Илью Андреевича что же вы не пригласили? - будто угадав ее мысли, спрашивает Алеша.

- Где там! - машет рукой Михаил Богданович. - Он теперь дни и ночи торчит на манеже нового здания цирка. Аппаратуру свою устанавливает.

Потом они тоже проходят в комнату Юры и молча смотрят на его картину. Ирина Михайловна восхищенно восклицает:

- Просто удивительно, Юра, как вы смогли передать столь зримое ощущение полета! Вы же никогда не были не только на трапеции, но и на отходном мостике.

- А ему и не надо быть ни на каком мостике, - убежденно говорит Антон Мушкин. - Он всегда там, где Маша, значит, и под куполом цирка тоже.

- Да, это очень серьезная работа, - задумчиво кивает головой Анатолий Георгиевич.