Он танцевал, пока не упал в изнеможении на тело друга; Брайен помог ему встать. Было уже далеко за полдень.

Брайену показалось, что тело дернулось, шевельнулось внутри спальника – но нет. Конечно же, нет. Страх вернулся, накрыл густой тенью – упал камнем, как ястреб.

Ему хотелось скорее уехать отсюда. Он чуть ли не на себе оттащил Пи‑Джея к машине, запихнул его на пассажирское сиденье, завел двигатель и погнал вниз. Он понятия не имел, куда едет. Лишь бы подальше от этого места.

Это было какое‑то волшебство: буквально за считанные минуты он выехал обратно на шоссе Антилоп. Как будто дорога сама выкатилась ему под колеса, и когда он посмотрел в зеркало заднего вида, он уже не мог вспомнить, с какой именно горы они спустились. Но ему и не нужно было вспоминать. Он гнал вперед.

Выехав на шоссе Сан‑Диего, он включил радио. Музыка разбудила Пи‑Джея. Это была старая песня Тимми Валентайна:

Приходи ко мне в гроб,

Я не хочу спать один.

Пи‑Джей сказал:

– Он теперь в десять раз популярнее, чем когда был живой. Он, блядь, теперь как Джеймс Дин, подростковый вариант.

Брайен сказал:

– Он убил Лайзу. – Господи. Прошло уже столько лет, но ему все так же больно. Ему хотелось скорее приехать – хоть куда‑нибудь, – чтобы поставить машину и принять еще пару таблеток валиума.

– И мою маму, и папу, и Дэвида с Терри, и Наоми, и...

– Китти Бернс, и принца Пратну, и...

Пи‑Джей вдруг заплакал, как маленький мальчик.

– Теперь все кончено. Ты собрал пылесосом всю землю, правильно? И выкинул ее в мусорку. Всю, до кусочка.

– Да.

– Значит, мы в безопасности.

– Да, в безопасности, – отозвался Пи‑Джей.

Диктор по радио заговорил о грандиозном конкурсе двойников Тимми Валентайна. Прямая трансляция по телевидению... Симона Арлета собирается вызвать дух Тимми, чтобы он тоже вошел в жюри... Джошуа Леви, этот сомнительный археолог, выступит в шоу Леттермана на обсуждении «влияний» Тимми Валентайна в истории...

– Прямо, блядь, цирк какой‑то, – сказал Пи‑Джей. – Тебе надо бы написать книгу на эту тему.

– Может быть, и напишу, – сказал Брайен. – Все мои романы стоят в «Краун Букс» на «уцененной» двухдолларовой полке. То, что случилось в Узле, это как злые чары. С тех пор я вообще не могу писать. То есть могу, но получается откровенная дрянь. Я пытаюсь винить в этом рынок, редакторов, публику, но, черт... похоже, пора завязывать с беллетристикой и переходить на документальную литературу.

– Хороший кусок пирога.

– Кстати, о цирке. Я пойду посмотрю. Не хочешь со мной?

– Неа, ты меня высади... мне еще нужно закончить хренову тучу картин для завтрашней ярмарки. Слушай, я знаю, что ты хочешь сказать, но мне надо на что‑то жить и что‑то кушать. А эти Сидящие Быки и индейские девушки с оленьими глазами – с них мне хватает на хлебушек с маслом и иногда даже на колбасу.

– Я никогда не думал, что ты станешь художником, – сказал Брайен. Он запомнил Пи‑Джея мальчишкой, который мог проиграть целый час в «Пьющих кровь» на одном четвертаке. – Кстати, а кто твой любимый художник? – Он ожидал кого‑нибудь модернового – Пикассо или Пола Кли.

Ответ Пи‑Джея его удивил.

– Караваджо.

* * *

• память: 1598 •

Он стоит на южной стороне хора и смотрит вверх, на перст Божий, на неподвижный центр на арочном потолке в Сикстинской капелле – на миг сотворения.