Прохоров . Так скажи мне и всему русскому народу, когда этот душегуб был схвачен с поличным за продажею на Преображенском рынке наших Курил?

Алеха . Позавчера.

Михалыч  (мычит) Неправда все это, позавчера я был здесь, никуда из палаты не выходил, все свидетели, и медсестричка Люся кормила меня пшенной кашей с подливкой…

Прохоров . Это ничего не значит. Сумел же ведь ты, говнюк, за день до этого, не выходя из палаты, осуществить электронный шпионаж за бассейном Ледовитого океана? Материалы предварительного следствия лгать не умеют. Сам посуди, сучонок, вообрази, что ты не адмирал, а страница материалов предварительного следствия, – мог бы ты солгать?

Михалыч . Ни… никогда.

Прохоров . Итак, мы в клубе знатоков: что? где? когда? почему? Так почем нынче Курильские острова? Итуруп – за бутылку андроповки в рассрочку? Кунашир – почти совсем за просто так…

Михалыч напрасно пытается что‑то в свое оправдание мычать.

Мало того, этот боцман имел намерение запродать ЦРУ карту питейных точек Советского Союза. И попутно – нашу синеглазую сестру Белоруссию – расчленить и отдать на откуп диктатору Камеруна Мише Соколову…

Стасик  (фланируя мимо, как обычно) Да. За такие вещи по таким головкам не гладят. Я предлагаю: снять с него штаны и пальнуть из мортиры…

Прохоров . Стоп. Я еще не все сказал. У этого пса‑мичмана было еще вот такое намерение: поскольку продавать ему было уже нечего – он сумел за одну неделю пропить и ум, и честь, и совесть,– он имел намерение сторговать за океан две единственные оставшиеся нам национальные жемчужины: наш балет и наш метрополитен. Все уже было приготовлено к сделке, но только вот этот двурушник немножко ошибся в своих клиентах с Манхэттена. Когда с одним из них он спустился в метрополитен, чтобы накинуть нужную цену, – этот бестолковый коммерсант‑янки решил, что перед ним – балет. А когда тот привел его в балет…

Всеобщий гул осуждения.

Пашка! Комсорг! Сбрось с себя простыню, не бойся, сегодня судят не тебя. Скажи свое слово, товарищ!…

Пашка . Да очень просто: почему этого удава наша держава должна еще бесплатно лечить? По‑моему, надо отдать его на съедение Витеньке!…

Возгласы одобрения. Все оборачиваются в сторону Вити. Однако Витя, не переставая улыбаться и поглаживать пузо, делает отвергающее движение розовой своей головою.

Прохоров . Молись, Михалыч! В последний раз молись, адмирал!

Михалыч  (уронив голову до пределов, начинает быстро‑быстро бормотать) За Москву‑мать не страшно умирать, Москва – всем столицам голова, в Кремле побывать – ума набрать, от ленинской науки крепнут разум и руки, СССР – всему миру пример, Москва – Родины украшение, врагам устрашение…

Прохоров . Так‑так‑так‑так…

Михалыч  (трясясь, продолжает) Кто в Москве не бывал – красоты не видал, за передовиками пойдешь – дорогу в жизни найдешь, советскому патриоту любой подвиг в охоту, идейная закалка бойцов рождает в бою молодцов…

Прохоров . Довольно, мичман! Блестящий молитвослов. По‑моему, нужно растворить его в каком‑нибудь химическом реактиве, чтоб он к вечеру состоял из одной протоплазмы… Только для чего в нашем отделении лишняя протоплазма, от нее уже и так дышать нечем. Лучше – под трибунал! Коля, утрите свои слюни. Как вы считаете, Коля,– много в нашем отделении протоплазмы?

Коля . Очень много. Я уже не могу…

Прохоров . Ясно. Трибунал. Конечно, сейчас он жалок, этот антипартийный руководитель, этот антигосударственный деятель. Антинародный герой, ветеран трех контрреволюций, он беспомощен и сир, понятное дело, на скромные ассигнования ФБР долго не протянешь… Но все его бормотания и молитвы – это привычное кривляние наших извечных недругов.