Маша вопросительно глянула на Евлампьева и, не дожидаясь от него никакого ответа, пошла обратно, в глубь ателье.

– Вот,– вынув из сумки, подала она шкурки.

– Ага, конечно. Без штампа, – глянув на изнанку, посмотрела закройщица на приемщицу.

Евлампьеву в этот миг стало совершенно ясно, что вовсе не так вызвала ее сюда приемщица, вовсе не из любопытства она вышла. Да и какое любопытство, что интересного в шкурках без штампа, что в них такого необыкновенного… Шкурки, да и все.

– А материал то у вас есть? – спросила закройщица.

– Материал? – переспросила зачем то Маша. – Так я у вас хотела. Вчера как раз проходила, зашла и вижу: то, что мне надо.

Она оживилась. в голосе ее появилась какая то такая бойкость, и весь он так и сквозил всколыхнувшейся надеждой.

– Ага, выходит, и с материалом у вас тоже проблема! – протянула закройшица. – Как вам его ателье даст, если вы без квитанции?

– Почему без квитанции?

– Ну так, если я у вас буду брать, как я у вас с квитанцией возьму? – Голос у закройщицы враз вдруг помягчел. – Возьму, а тут с проверкой из управления: как так, с ворованиыми шкурками работаете? Нет, – голос у нее опять так же враз обрел прежнюю твердость, – с квитанцией я вас не возьму. Просто вон Таня пришла, так, говорит, и так, вот я и вышла. Так я думала, у вас хоть материал есть. А нет материала, так какие и разговоры могут быть…

Она протянула Маше шкурки обратно, и Маша, не беря их, проговорила моляще:

– Да, может быть, как нибудь… А? В порядке уж исключения… Я и понятия не имела, как то не думала никогда ни о каком штампе…

– Как нибудь, а?..– влез, попросил и Евлампьев и услышал, как он это сказал: жалостливым каким то, отвратительно елейным голосом.

– Ой, боже мой! – Закройщица вздохнула и закатила на миг глаза.Только, знаете, от слабого сердца, ей богу, – сказала она затем. – Только от слабого сердца. Возьму в индивидуальном порядке. Но будет дороже, чем официально, вы понимаете.

– Да да, ну конечно, понимаем,– поторопился забежать поперед Маши Евлампьев.

Спустя пять минут они были на улице и шли домой.

– Нет, ведь как у них отработано – просто поразишься! – говорила и говорила, по третьему, может, разу, Маша. – «Не знаю!» – хлопает – дверью… и закройщица тоже, вышла: «А где материал взять?!» И ничего, оказывается, возьмет как то. Ой, не знаю, – вздыхала она с отчаянием, – может быть, надо было все таки в другие еще ателье сходить…

– Да нет, ну что в другие?..– Евлампьев старался, чтобы голос его звучал как можно убедительнее.– Тоже там без штампа не взяли бы. Зачем им это, сама посуди. Нам, Маш, – смеялся он, прижимая ее руку к себе, и снег под ногами, как бы вторя его смеху, скрипел на каждый шаг с бодрящей, повизгивающей веселостью, – нам, Маш, повезло, радоваться надо. А ну, как бы мы на других наткнулись? Просто бы от ворот поворот – и бегай ищи этого частника, который бы взялся. Что ты! Повезло, удивительно просто повезло!

С минуту они шли молча, только скрипел, повизгивая под ногами, снег, потом Маша снова вздыхала, персдергивая плечами, как от озноба:

– Нет, ну не могу, не могу!.. Дорогущее какое выйдет пальто… прямо с ума сойти! Сто пятьдесят сейчас взяла, так это в расчет сколько же? Еще сто, не меньше!

– Ну, сто, ну, сто пятьдесят! – все со смешком говорил Евлампьев. – Так сейчас что не дорого? Все сейчас дорого.

– Кошмар, кошмар!..– вздыхала Маша. И взглядывала на Евлампьева. – А сколько на книжке осталось, знаешь? Не то что детям ничего не оставим – ладно уж, смирилась, – так и похоронить то не хватит.