– Так у меня вот какая к вам просьба, Емельян Аристархыч: «За рулем», журнал такой. Страшенный дефицит, бился бился – не смог выписать. А как автомобилисту – мне позарез просто.

Лицо его было безмятежно деловито и как то даже благостно.

– «За рулем»? – помнилось Евлампьеву, переспросил он еще Молочаева. – Есть такой журнал?

– Есть, есть…– подтвердил Молочаев. – Это вы не автомобилист – не знаете, а автомобилисту – он все равно как хлеб.

– Не знаю, дает «За рулем» или нет, – сказал Евлампьев своему спутнику. Он понял теперь, почему ему показалось, что знает его: там, в киоске у поликлиники, и видел, – стояли, встретившись с Коростылевым, разговаривали, и Владимир Матвеевич высунулся из окошка: «Мужики! Пенсионеры, нет?.. Чего делом не занимаетесь?.. Самое милое пенсионное дело – в киоск, не пожалеете. Народному хозяйству польза, и вам не без нее!» – «Работницу» получал, – сказал Евлампьев, – «Октябрь», за тот еще месяц, «Авиацию и космонавтику», «Здоровье»…

– Вот вот. «Здоровье», – прервал его Владимир Матвеевич. – «Здоровье», «За рулем», «Америка», «Иностранная литература»… вот оно, то, что надо. За них люди втрое платят. Главное, чтоб любителя на крючок взять. Не просто так: заглянул, спросил, ты ему дал, он тебе – свою цену и даже спасибо не сказал. Даже он у тебя лежит если: ой, трудно, дефицит, но уж попробую, попрошу, зайдите завтра, завтра – послезавтра. А послезавтра выложишь: «Вам, может, вообще оставлять?» – «Ой, обязательно, конечно, спасибо!» – «Из спасибо шубы не сошьешь, что мне за спасибо оставлять…» – и так далее в том же роде. Понятно?

Он глянул на Евлампьева – лицо его свежо закраснело на морозе, светлые, под стать стоящему дню, льдисто голубые глаза живо поблескивали.

– Понятно,– кивнул Евлампьев.

Что еще и оставалось…

– Только так: зарываться не надо,сказал Владимир Матвеевич, продолжая.– «Иностранная», скажем, за два рубля идет. Спокойно идет, без натуги. Но и больше просить не следует. Копейки тут не в счет, только рубли играют. А три рубля – много. Перебор. За три «Америка» идет. Тоже: спокойно так, без натуги. И тоже: больше не надо. Опять перебор.

Они дошли до перекрестка, и спутник Евлампьева остановился.

– Мне направо. Тебе куда?

– Прямо пока,– сказал Евлампьев.

– Ну будь здоров тогда! – вытащил Владимир Матвеевич из кармана черного милицейского полушубка руку, вскинул вверх и так, с размаху, бросил вниз, на протянутую руку Евлампьева. – Кем до пенсии то работал?

– Конструктором,– сказал Евлампьев.

– А, круглый интеллигент, значит, – сказал Владимир Матвеевич, отпуская его руку.

– А вы кем, простите? – поинтересовался Евлампьев.

– Э! – махнул рукой и утолкал ее обратно в теплый меховой карман Владимир Матвеевич. – Я знаешь, кем только не был. Ко мне бы писателя – роман с моей жизни писать. Я и во «Вторсырье» работал, и в цирке даже выступал. Униформист, знаешь, что такое? Это вот у выхода стоят. Вынести чего, унести, клоуну там подыграть, загородку от зверей сделать. Хреново платят. Перед пенсией в котельной кочегаром наворачивал.