– Точно! – тоже со смешком отозвался тот.

Евлампьеву сделалось так нехорошо – хоть провалиъьйся под землю. Они то думали, что ему непонятно…

Трамвай задергался и стал останавливаться. Включилея динамик, и сквозь оглушительный, тяжело прогибаюший барабанные перепонки шум и треск пробился голос вагоновожатой. До того она почему то пропустила несколько остановок, не объявляло ничего, и сейчас, оказывается, пора уже было сходить.

Ермолай стоял к двери ближе всех и принялся проталкиваться. Евлампьев с Виссарионом, запинаясь о чужие ноги, полезли следом за ним, их ругали, поддавали в сердцах локтями, трамвай остановился, двери, натужно загудев мотором, хрипло всхрястнув, с трудом разомкнулись, и они как раз дотолкались до них и один за другим, шумно, горячо дыша, вытолкались наружу.

– Целы, Емельян Аристархович? – спросил Виссарнон, засовывая обратно под воротник вылезший шарф.

– Да уж!..– вместо ответа выдохнул Евлампьев, ощупывая себя под мышкой. В одном месте его зажало – не выбраться, он рванулся, и в рукаве где то крепко, с протягом затрешало. Снаружи. олнако, шов у пальто был цел, порвался, видимо, ватин внутри или подкладка.

– Куда, не помню что то? – спросил Виссарион.

– Да вон, следующий дом, – махнул рукой Евлампьев.

У обочин дороги во всю даль улицы стояли троллейбусы с опущенными штангами. С округло сутулых спин их свисали к земле длинными петлями бурые, грязные веревки, притянувшие штанги к крышам. Вдали в сизой дымке стояла ремонтная машина для верховых работ, колонна ее была поднята, и в корзине толклись, делали что то с проводами двое рабочих.

– Ни чего себе! – сказал Ермолай, показывая на простенок между окнами, к которому подходили.

Из стены на уровне второго этажа свешивался вниз и чернел на снегу тротуара, вытянув:лись змеиным хвостом, тонкий трос.

Евлампьев поглядел на него – и понял. Когда шли на трамвай, видели точно так же стреноженные троллейбусы на круге конечной остановки, еще удивились, чего их так много, не догадавшись, что линия вообще не действует, – теперь же все стало понятно. Болтавшийся трос являлся растяжкой, которыми крепились троллейбусные провода. Видимо, натяжение их не было рассчитано на завернувшие нынче морозы, сила, сжимавшая металл, оказалась слишком большой, они не выдержали напряжения, пообрывались, и рабочие в корзине на таком холоде занимались сейчас их заменой.

– Была, однако, ночка! – с непонятным восторгом протянул Ермолай, подворачивая к лежащему на снегу металлическому хвосту и трогая его на ходу ногой.

«Может быть, из за этого?» – обнадеживающе подумалось Евлампьеву. Хотя трамваи то… Но, может быть, вечером вчера и трамваи? И телефонная связь тоже…

Они дошли до Галиного дома и свернули во двор. Во дворе было солнце, оно висело над горизонтом в ветвях деревьев сияюще золотым ликующим шаром, и эта сизая морозная хмарь, заполнявшая воздух, здесь, на солнечной стороне, была недвижной, зависшей между землей и небом сверкающезолотой пыльцой.

Галя с Федором жили на третьем этаже. Ермолай с Виссарионом остались у окна между первым и вторым, и дальше Евлампьев пошел один. Когда миновал второй этаж и стал подниматься на третий, снизу донесся щелчок зажигалки, – Ермолай с Виссарионом закуривали.

За дверью не отозвались ни на первый звонок, ни на второй, ни на третий. «К соседям пойти узнать?» – беспомощно подумалось Евлампьеву.

Он нажал на кнопку еще, подержал так палец – для очистки совести, для успокоения, не веря уже, что дверь может открыться, – отпустил, собираясь шагнуть к соседней квартире, и тут замок вдруг хрястнул.

На пороге стоял Федор.