|
А если б и натурального! Землепашцу, пусть он не плугом – сохой пашет, и топор нужен в хозяйстве, и пила, и ножи, – все равно без ремесленника не может. Нужен ремесленник. Да обычный ремесленник, сам по себе, он разве топор изготовит, если его другой кто то, умом пошибче, не научит, как металл выплавлять да как руду добывать? Да еще человеку потребно мир понять, свое место в нем, а иначе жизнь не в жизнь, и кто ему это объяснит? Землепашец – ноги, ремесленник – руки, интеллигент – голова, и одно без другого – лишь части целого. Но это ведь, Ермолай, в примитиве, для простоты, так сказать, объяснения, для наглядности, а в жизни то все сложней, запутанней. В жизни нынешней на всех учиться нужно: и на землепашца, и на рабочего, и на интеллигента тоже, знаешь. Закваска, предрасположенность – это да, конечно, но это лишь основа, фундамент, а стены учебой возводить требуемо. Землепашцу – трактором овладеть, рабочему – станком, а интеллигенту – высшим, так сказать, образованием. А иначе он обществом к своей функции – мозгом являться – допущен не будет. А то есть и миссию свою человеческую осуществить не сможет. Ничего не поделаешь, мера понятная: больно у современного общества структура сложная, без унификации не обойтись. Даже и в отборе золотого фонда. Ну да, коли это тобой понято, разве все это страшно? Ничуть! Что необходимо и единственно возможно, то не тяжело.
Он остановился, сказав, видимо, все, что хотел, и Ермолай через самую малую, самую короткую паузу проговорил, с неожнданной для Евлампьева отстраняющей силой: – Что ты мне, Саня, лекции читаешь!.. Вот все они, всякие лекции, мне и осточертели – слышать не могу. Каждый со своей лекцией, у каждого своя теория есть. А мне без теорий жить хочется, тоска на меня от теорий нападает… «Золотой фонд»!.. – В интонации, с какой он это произнес, почувствовалась язвительность. – Да плевать мне, в каком я фонде, золотом или дерьмовом. Или еше каком. Я себя человеком чувствовать хочу – вот и все. – Так ведь в том и дело, Ермолай! Тогда только и сможешь чувствовать, когда жизнь свою, векторную ее, выражаясь техническим вашим языком, направленность приведешь в соответствие со свойствами своей личности. Элементарный, знаешь ли, закон психологии. – Н ну! – выговорил Ермолай с усмешкой, и было непонятно, к чему она относится: к тому ли, что вообще сказал Виссарион, или же к «векторной направленности». – В соответствие… Вот я и хочу привести. Только на черта ли мне высшее образование для этого? – Да как это так – на че… – А так,– перебил Ермолай.– Что с высшим, что без высшего – все одно. Какой золотой фонд, что ты говоришь? Какую такую функцию? Да никакой! Знай ишачь что с высшим, что без высшего… Разве что карьерный рост открывается. Но мне лично карьера не светит. Знаю я себя, не обольщаюсь, тридцать лет, не маленький. Да и не хочу я карьеры, меня от мысли о ней мутить начинает. Мне смысл, понимаешь, смысл в том, чем занимаюсь, видеть хочется. Не тот, корыстный, – какую мне то то да то то пользу принесет, насколько мне от того то да того то жить мягче станет… а внутренний, всечеловеческий, понимаешь? Но только он и доступным должен быть, тверденьким таким, чтобы он у меня в ладонях умещался, чтобы я его всегда взять да утешиться его видом мог. А если он… ни конца ему, ни краю, да все равно что туман, сколько ни хватай рукой – все пусто, то, понимаешь ли… «Ах ты!.. – все с тем же стыдом жарко билось в висках у Евламльева.Да ведь нехорошо же, нельзя так…» – билось, и не мог своротить себя с места. – Я, Саня,сказал Ермолай через паузу, – тебе вот завидую по страшному. Профессии твоей. Так все чудесно в ней. Вот великий человек был – Толстой, скажем, Достоевский, Чехов… и ты мудрость их, красоту, которую они создали, другим передаешь. |
