– Так что? – повышая голос, спросил майор. – Есть какие документы, я говорю!

– Простите… а а что… надо разве? – осилил наконец себя спросить Евлампьев.

– А что же, мы первым встречным поперечным удостоверения выдавать должны? Кто ни заявит, что он кровь проливал, тому и давай, что ли? – На лице у майора появилось выражение тягостности ему этого разговора.

– А разве не в военкомате у вас… списки, учет? – зачем то еще спросил Евлампьев, хотя и так уже все ему стало ясно.

Майор помолчал. Под гладкой лоснистой кожей у него походили желваки.

– Вот и заводим учет, – сказал он затем. – А до того не было. Так а вы то что, вы участник войны?

– Участник, – тупо сказал Евлампьев.

– И что же, документов никаких нет?

– Нет.

– А где они?

Евлампьев посилился вспомнить, какие такие военные документы у него были… выписывался из госпиталя – дали справку о ранении, это да, с нею и пришел в военкомат… а после? Нет, ничего вроде бы не выдавали ему больше и ни разу, как других, не вызывали с той поры на переосвидетельствование… Или же выдавали, но из за ненадобиости затерялось за долгие годы где то дома среди всякого бумажного хлама, и ему стало казаться, что ничего не было? Да нет, нет ничего дома, не так уж много этого бумажного хлама, время от времени по той или другой нужде лазишь в него, перебираешь, было бы что – так обязательно бы вылезло откуда нибудь, напомнило о себе.

– Не знаю где, – сказал он майору, чувствуя себя полнейшим дебилом: взял приперся, я участник войны! я подпадаю под постановление о льготах! а чем докажешь? да и что, собственно, льготы, что ты полез за ними, жил без них, жил, и ничего, прожил жизнь, что они тебе сейчас?

– Ясно, – сказал майор. – Военного билета нет, иных документов, подтверждающих, тоже нет…

– Нет‚ – вставил Евлампьев. Знал он, что нужны будут какие то бумаги чуть ли не через сорок лет… Кончилась война – и все, забыть о ней поскорее, выдавить ее из своей памяти…

– Других документов тоже нет, – с нажимом, недовольный, что его перебили, повторил майор. – Ну, а номер полка, дивизии, части, в общем, номер полевой почты, если запрос послать, помните?

Семьдесят пять восемьсот… Или же восемьдесят… Нет, никакой это не номер части, не номер полевой почты, так, первые пришедшие в голову цифры. Хотелось забыть – и забылось.

– Не помню, – сказал он. – Не помню… нет.

Майор развел руками – все, сдаюсь, что я еще могу сделать,опустил их, оперся ладонями о стол и стал подниматься.

– Вспоминайте, – сказал он, поднявшись и отдавая Евлампьеву его паспорт. – Это ваш единственный шанс.

Евлампьев тоже поднялся. Он был ненавистен себе. Дебил!.. Какие списки, какой учет?..

Никакой неприязни к майору за его мрачную неприветливость он не испытывал. Майор ни при чем. Его можно только пожалеть: ту еще поручили ему работенку. Может, пятьдесят, а может, и больше пройдет перед ним за день таких вот, как Евлампьев, наберись на всех терпения и приветливости…

– Подождите ка, товарищ! – окликнул Евлампьева молчавший до того, не вымолвивший ни слова за весь разговор штатский.