Он прибрал на прилавке, прислонил к прозрачно блистающему стеклу, наголо очистившемуся от наледи, табличку «Закрыто», заставил окно щитом, и тут, когда закладывал последний шкворень, в дверь постучали.

Глаза, пока надевал щит на петли, возился со шкворнями, слезал, успели перестроиться на электрические полупотемки, и, открыв дверь, мгновение стоял, не понимая, кто перед ним, и мелькнула даже страшная мысль: грабить.

Потом он узнал голос Вильникова и увидел следом за тем, что один из этих трех явившихся к нему мужчин – Лихорабов, а спустя еще мгновение разглядел и двух других: Вильников это был в самом деле и Слуцкер.

– Дефицит прячет Емельян Аристархыч – не открывает. Здорово, Емельян, чего вправду не открываешь? Здравствуйте, Емельян Аристархович, а мы вот тут шли и решили…– говорили они все вместе, наперебой.

От всех от них потягивало спиртным.

Евлампьев моляще вскинул руки:

– Ну, не все сразу, может быть? Ничего не разберу. – И спросил: – А в честь чего это вы ароматные такие?

– Э, Емельян, оторвался от масс, оторвался от жизни, не знаешь, чем народ живет! – с сокрушенностью покачал головой Вильников.– Двадцать третье февраля, День Советской Армии и Военно Морского Флота, не знаешь?

– Мы, Емельян Аристархович,– сказал Слуцкер, – собственно, просто так к вам. Отмечали, видите, действительно, шли тут недалеко, и осенило: а зайдемте ка к Емельяну Аристарховичу!..

– С праздничком, Емельян Аристархыч! – приложил руку к шапке, выпячивая грудь, Лихорабов.Честь имею представиться: старший лейтенант запаса Лихорабов, всегда готов, с кем имею честь?

Евлампьев вспомнил, что Лихорабов должен быть вроде бы в командировке, на монтаже.

– Опять тебе там делать нечего, здесь обретаешься? – заставил он себя улыбнуться. Хотя и не чувствовал он в себе никаких сил на эту встречу, а все же приятно было, что завернули, не забыли, ворочался в груди этакий теплый шероховатый ком благодарности, и от тепла его вроде бы даже не так стала донимать эта непонятная вялость.

– Кабы мне нечего было делать, что бы я делал на сем свете? – опуская руку и по обычному ссутуливаясь, засмеялся Лихорабов. – Изменения, Емельян Аристархыч, приехал согласовывать. Весь вон день,– кивнул он на Слуцкера, – сидели.

– Аж задницы отпотели, – вставил Вильников и, довольный, расхохотался.

– Не балки, нет? – плеснулась вдруг в Евлампьеве надежда.

– Нет, не балки, – ответил Слуцкер.

– «Здоровьишко» мне новое не пришло? – все похохатывая еще, с любопытством заглядывая внутрь желто освещенной евлампьевской будки, спросил Вильников.

– Да недавно же я тебе давал. Откуда… – механическн проговорил Евлампьсв.

«Нет, не балки», «Нет, не балки», как эхо, звучал в нем, затихая, ответ Слуцкера. «Нет, не балки»…

– Ну, мало ли что недавно. А вдруг, – переставая похохатывать, сказал Вильников, продолжая оглядывать внутренность будки. И посмотрел на Евлампьева: – Зачем кандидатуру свою снял?

– Откуда? – не понял и понял Евлампьев. И, поняв. махнул рукой:А, боже мой!.. Зачем она мне? Как и тебе, кстати. Хлопчатникову – другое дело.

– Осел ты, Емельян, – звучно хлопнув рукой об руку, сказал Вильников. – Осел, и другого имени нет, извини меня. Кто сделал все? Кто самый груз вывез? Хлончатников. ты, да я, да Порываев покойник. И плевать на все, справедливость должна быть – вот главное!..

Он выкричался, замолчал, и наступило неловкое молчание.

Евязмпьев, когда Вильников назвал его ослом, дернулся было перебить Вильникова, попытаться объяснить что то… и остановил себя; нет, не стоит, без смысла…

Выручил Лихорабов.