Мне всегда было страшновато возле зловещего креста, но сегодня меня просто передернуло, когда я его увидела, и я поскорее отвернулась. Кроме того, я знала, что там, под крестом, схоронен новый мертвец. И лучше бы ему оставаться мертвым, подумала я, потому что он, вероятно, мог воскреснуть и отомстить мне.

    Но потом я опять вспомнила - рядом с господином Агеларре можно ничего не бояться. И снова меня разобрал смех.

    Он сломал ветку со старой ивы и провел по ней рукой, так что она засветилась и засияла, как будто там, внутри, горела свеча. Он взял меня рукой за бедро и заставил расставить ноги пошире, а потом вложил мне между ног эту ветку, как будто я ее оседлала. И от этой ветки шло такое нестерпимое наслаждение, что мне захотелось плакать. А он отпустил меня и крикнул:

    -  Лети!

    И я взлетела.

    Земля простерлась подо мной. Она была залита светом, точно стоял ясный день. Только гораздо более ярким, чем бывает даже в самый солнечный день. Вот наш город и наша улица, а вот луга, куда пастухи выгоняют пастись городское стадо; дальше поля, возделанные под рожь; видела я и рудник, и реку, и Разрушенные горы, откуда много столетий назад спустились три старателя.

    Чем выше я взлетала, тем прекраснее казалось мне все, что я видела внизу.

    Чудесный полет открывал мне красоту земли, на которой я живу. Он преобразил все вокруг, озарил дивным светом давно знакомые места. Какой желанной была эта красота! Сперва мне захотелось перенести ее на гобелен, показать другим, создать работу, которой восхитился бы весь мир. А потом я поняла, что совсем не этого мне страстно хочется. Я жаждала обладать этой красотой одна. Я мечтала властвовать над нею.

    Я увидела Агеларре, он простирал ко мне руки, и я влетела прямо в его объятия, хохоча и рыдая, и он прижал меня к своей груди.

    -  Ты никогда не сможешь забыть того, что видела, - сказал он, и я знала, что он говорит правду.

    И он сказал мне, что сейчас я могу сделать все, что захочу.

    -  Ты видела совершенство, Рехильда Миллер, - сказал он. - Лучшее из сотворенного. Весь мир лежит у твоих ног.

    Таков был дар Агеларре.

    И я была согласна с ним - всей душой.

    Тогда он заговорил о тех, кто марает прекрасную землю. О злых, увечных душах. О жадных, о бесчестных. И после увиденного люди показались мне ничтожнее вшей.

    Он дал мне право судить их. Разве не вычищаем свое платье от насекомых?

    И я подумала о тетке Маргарите, о ее грязной убогой лачуге, о вони, которая расползалась от ее лохмотьев, о ее убогой стряпне, тяжелой руке, и ее сердце представилось мне подобным заплесневелой корке хлеба.

    Агеларре жадно смотрел на меня. Казалось, он видит все мои мысли. И когда я подумала о тетке Маргарите, он крикнул:

    -  Убей ее, Хильда!

    Я протянула руки. И мои руки стали бесконечно длинными, они прошли сквозь городские стены, сквозь стены домов, они добрались до горла тетки Маргариты и стиснули на нем пальцы. Я видела, как она корчится и бьет ногами по кровати, а потом обмякает и обвисает, и мне было весело, мне было очень весело, и Агеларре стоял рядом, и я думала о том, что теперь мы двое властвуем над этим великолепным миром.

    22 ИЮНЯ 1522 ГОДА, СВ. АЛЬБАН

    Обнаженная женщина лежала на лавке. На пересохших губах запеклась кровь. Губы шевелились, выталкивая все новые и новые слова.

    Иеронимус фон Шпейер стоял в ногах скамьи и безразлично смотрел на эту содрогающуюся окровавленную плоть.