Я слышал об этом, но всё равно не видел в том ничего хорошего.

– А если всё окажется наоборот, и я потяну её в пропасть вместе с собой? Мало нам гордхонов и других напастей? —

Вальтор смолк и заметно потемнел. Да он и не мог это отмести в сторону!

– Рисковать – это не наш случай, отец. И на ошибку я не имею право – ты это знаешь лучше меня. Да и, я думаю, она будет не в восторге, увидев меня таким, – я усмехнулся, отложив свиток с печатью герба Софрании, решая закончить на этом разговор.

– Зря ты так думаешь, иногда бывает неважно, что снаружи. К тому же ходят разговоры, что она добра и милосердна.

Поглядел на отца искоса, усмехаясь – он хоть верит сам в то, что говорит?

– Для утончённой айтари с такой богатой родословной весьма важно это, каким бы добрым её сердце ни было.

– И всё же я настаиваю, чтобы ты с ней познакомился, – не удовлетворился моим ответом отец.

– Чтобы все узнали?

Вальтор глянул строго и качнул головой.

– Ты слишком упёртый.

Я приподнял брови в удивлении, Вальтор хмыкнул, махнув рукой, понимая, что разговор на этом лучше всё же закончить. Отец взял колокольчик, позвонил в него. А я поднялся и прошёл к окну, выглядывая в него, бросая взгляд на раскинувшуюся рощу и покатый склон с каменистыми порогами, утопающий в зеленеющих после зимы кронах ясеней. Они напомнили вновь глаза Грез – ведьмы с блестящими золотистыми волосами и тонкими чертами лица. Тем торговкам, что хотели забить её камнями, она и в самом деле могла мешать, им проще от нее избавиться: люди превращаются в зверей, когда видят что-то лучше, чище, добрее, чем они сами. А её ребёнок… сколько ему? Кажется, она говорила – шесть? С такими пронзительными глазами и гибким стройным телом неудивительно, что продавщица рыбы быстро стала для кого-то наслаждением. Кто-то получил самое сладкое.

В горле встал сухой ком, а в груди разнёсся жар, наливая лёгкие свинцом. Сощурил глаза, вглядываюсь в туманную зыбкую даль. Мне нет никакого дела до этой ведьмы и её прошлого, она исполнит то, что я прикажу, и пусть только попробует сделать что-то не то. Я её не отпущу, как и её щенка, пока не вытряхну эту лгунью наизнанку. А мальчишка и в самом деле достаточно взрослый, чтобы уже оторвать от её юбки.

Навязчивое видение не уходило, вынуждая меня каменеть и злиться ещё больше. Проклятье, может, она всё же что-то успела сделать? Если это так, я собственными руками сверну её тонкую шею.

За спиной раздался стук, двери раскрылись, и в комнату вошёл слуга, подав на стол завтрак. Я вернулся к отцу, и дальше разговор пошёл в обычном русле, как и всегда, но в основном – обсуждение поисков источника и следов проклятия, на которые за столько лет так и не удалось выйти, будто все, кто его наслал, давным-давно вымерли. А что если это действительно так? Тогда всё бессмысленно. Ни один жрец не мог дать на это ответ…

…Я согласился остаться в Обиртоне ещё на несколько дней только ради отца. И уже когда в замке настала ночь, в распахнутое окно лился мягкий лунный свет, и из сада доносилось щебетание какой-то птицы, мне вновь не было сна. Непомерная тяжесть, которая опустилась на мои плечи грузом, тянула ко дну, и оставаться на плаву, казалось, было выше человеческих сил. Недаром старый жрец святилища Осхонда удивлялся, что я до сих пор жив. Но всё благодаря матушке, которая заплатила цену, замедлив ход проклятия, не дав погрязнуть в нём до конца. Мысли о ней принесли новую волну тревоги. Нужно будет наведаться в Осхонд и проведать её. В последний раз я заезжал к ней перед началом стуж. Хотя, с другой стороны, не хотелось лишний раз тревожить её уединение и вносить душевный разлад, когда она вновь увидит меня таким. Пусть она и не показывала вида, но я знал, что глубоко внутри сильно переживает.