Тусклое серое помещение действовало на меня куда сильнее ослепительной белизны храма Аполлона - стройные колонны,
исчезающие в тумане свода, словно возносили душу в высшие сферы.
Все было изготовлено из серого антикского камня, вплоть до алтаря жреца, стоящего в дальнем конце храма высоко над головами молящихся.
Под алтарем лицом к двери сидели пять человек.
Один из них был советник Трои по семейным делам, в чьи обязанности входило сообщать волю богов троянским властям; другой, по словам Киссея,
был Эпистроф, брат Оилея. Остальных я не знал, но решил, что это низшие служители храма.
Жрец Оилей стоял спиной к алтарю - его голова и плечи возвышались над перилами. Когда мы с Киссеем искали скамью в передней части храма, я
заметил, что он смотрит на меня и его маленькие глазки горят торжеством.
Я спокойно выдержал его взгляд.
Как только мы сели, где-то сзади громко прозвонил колокол. Мужчины на скамье под алтарем - за исключением советника, усердно писавшего
что-то на свитке пергамента, словно от этого зависела его жизнь, - вскочили на ноги и устремились в разные стороны.
Один поднялся на алтарь, двое других сняли крышки с маленьких урн, где курился фимиам, а четвертый наполнил до краев золотую чашу священным
вином и с торжественным видом отпил из нее.
Внезапно послышался голос Оилея:
- Идей может заслужить милость богов своим пожертвованием.
Эпистроф приблизился к скамье, где сидели мы с Киссеем, и протянул руку. Я вынул из-за пояса и вручил ему шесть золотых монет - плату за
рассмотрение дела.
Их звон, казалось, послужил сигналом - служители подбежали к подножию алтаря и стали выполнять какие-то замысловатые движения. Я понял их
смысл, когда из-под перил потянулись вверх струи дыма, увеличиваясь в размере, покуда передняя часть алтаря вместе с головой и плечами жреца не
скрылась из виду.
Запах дыма становился все резче.
Опустившись на колени, служители запели в унисон. Я не понимал, как они могут открывать рты, не задыхаясь от фимиама. Голоса заполняли
помещение, дым змеился вокруг колонн, все поплыло у меня перед глазами. Маленький советник продолжал невозмутимо строчить пером.
Это продолжалось достаточно долго - фигура жреца, общающегося с богами, оставалась невидимой. Я начал думать, что боги обратили свой гнев
по верному адресу и задушили Оилея дымом, - когда внезапно пение прекратилось и я услышал его звучный монотонный голос:
- Да услышит волю богов Идей, сын Дара!
После краткой паузы голос зазвучал громче прежнего:
Коли деянье,
Идей, совершил ты дурное,
Пусть достаются тебе ни одна, ни другая, а двое
Когда эхо последнего слова замерло, служители поднялись с колен и начали закрывать урны с курящимися благовониями. Вскоре дымная пелена
исчезла. Голова и плечи Оилея вновь стали видимыми - он стоял в той же позе, глядя на меня блестящими маленькими глазками.
- Идей, - заговорил он обычным голосом, - ты слышал волю богов. Желаешь ли ты ее толкования?
Я хорошо знал, что это вопрос для проформы и я получу "толкование", хочу я его или нет.
- Да, - ответил я.
Оилей откашлялся. |