|
Эту мечту он теперь спешил воплотить, измученный ожиданием, как всегда бывает при задержке чего то страстно желаемого. Глава VI. ДОМ ПИЦЦАМАНО Гондола доставила его к мраморным ступеням дома Пиццамано на улице Сан Даниэле, возле Арсенала, когда солнечный диск уже погружался в ночь. Он вошел – в мерцании черного атласа с серебристыми кружевами, с посеребренной шпагой, продетой через карман. Драгоценный камень сверкал среди прекрасных валенсийских кружев на его шее, а на лакированных туфлях блестели начищенные пряжки. Он проследовал в великолепную залу с выложенными мрамором стенами, где швейцар в красной ливрее стоял в свете лампы, установленной в огромный позолоченный фонарь, который некогда венчал корму венецианской галеры. Широкая мраморная лестница привела его в приемную в конце лестницы, пока лакей, которому он назвался мистером Мелвилом, пошел пригласить капитана Доменико Пиццамано, которого спрашивал гость. Всего несколько мгновений он ждал с учащенным сердцебиением. Затем дверь отворилась, чтобы пропустить молодого человека, который своей стройностью и величавостью, смуглым красивым лицом так напоминал свою сестру, что Мелвилу на мгновение показалось, что в нем он увидел ее. Молодой капитан пристально посмотрел на гостя, на лице его появился испуг, а рука задрожала на граненом стекле дверной ручки. Марк Антуан, улыбаясь, двинулся навстречу. – Доменико! Губы, алеющие на фоне бледности, разлившейся по лицу венецианца, разомкнулись. И осипшим от неожиданности голосом он воскликнул: – Марк! Неужели это ты? Марк! Марк Антуан широко раскрыл объятия. – Всем сердцем здесь, Доменико, убедись сам, что это я – из костей, крови и сухожилий. Доменико бросился обнять его. Затем отодвинул на вытянутую руку и вгляделся в лицо. – Так ты не был гильотинирован? – Моя шея – свидетель обратного, – и Марк Антуан вдруг посерьезнел. – Но вы верили этому все это время? – Последние известия о тебе мы получили перед отъездом из Лондона. От твоей несчастной матери, которая так горько корила себя за то, что послала тебя; это был конец света. Мы сделали, что смогли. – О, да Я знаю, как вы все добры. Это укрепило мою любовь к вам. Но как же мои письма? Я писал дважды. Ах, но в эти дни письма – словно пули, канувшие в темноту. Более благоразумно было бы сообщить это лично. – Ты для этого и приехал? Ты проделал весь путь в Венецию, чтобы добраться до нас? – Это причина. Если случилось так, что мне поручены и другие дела, то это – не более чем следствие. Взгляд молодого венецианца посерьезнел, изучая раскрасневшееся от волнения, улыбающееся лицо друга Немного запинаясь, он ответил: – Ты оказал нам большую честь. И он направился сообщить родителям радость этого приезда и чуда выживания Марка Антуана. – А Изотта? Я полагаю, с ней все в порядке? – О, да Изотта в порядке. Она тоже рада будет увидеть тебя. Марк Антуан уловил смутное замешательство. Подозревал ли друг, что особенный член семьи Пиццамано притягивал его через всю Европу? Его улыбка расширилась от этой мысли, и он очень обрадовался и воспрял духом, когда входил в гостиную, где собралась семья. То была огромная комната которая простиралась во всю глубину дворца – от готических окон балкона над каналом Сан Даниэле до рифленых колонн лоджии, выходящей в сад. То была комната богато убранная сокровищами, которые Пиццамано собирали годами, ибо их патрицианский дом восходил к временам, предшествовавшим закрытию Большого Совета к правящей элите четырнадцатого века. Один из Пиццамано участвовал в разграблении Константинополя, и кое что из сохранившейся добычи, привезенной им, было размещено здесь. |
