И все же поднялся шум, посыпались проклятия,
поднялись в воздух кулаки, нацелены были ружья.
-- Пойдемте в лагерь, -- повторил Баллантрэ, -- я должен вам кое-что
объяснить, но я хочу это сделать перед всеми. А тем временем я бы убрал все
это оружие: ружье легко может выпалить и унести все ваши надежды на
сокровища. Я не стал бы, -- добавил он с улыбкой, -- "резать курицу, которая
несет золотые яйца".
И еще раз победило обаяние его превосходства -- все беспорядочной
гурьбой направились в лагерь. По дороге он нашел случай перекинуться наедине
несколькими словами с Маунтеном.
-- Вы умный и смелый человек, -- сказал он, -- и я уверен, что вы не
знаете себе настоящей цены. Подумайте о том, не лучше ли и не безопаснее ли
для вас служить мне, чем такому тупому злодею, как мистер Гаррис? Подумайте
об этом, -- продолжал он, слегка похлопав его по плечу. -- И не спешите.
Живой или мертвый, но я опасный противник.
Когда они пришли в лагерь, где Гаррис и Пинкертон оставались сторожить
Секундру" последние накинулись на Баллантрэ, как бешеные волки, но были
изумлены сверх всякой меры, когда пришедшие сообщники попросили их "оставить
его в покое и послушать, что скажет им джентльмен". Баллантрэ не дрогнул
перед их натиском, как не выразил ни малейшей радости при этом свидетельстве
завоеванных им позиций.
-- Не будем торопиться, -- сказал он. -- Сначала пообедаем, потом
объяснимся.
Все наскоро поели, а потом Баллантрэ, лежа и опершись на локоть, начал
говорить. Он говорил долго, обращаясь ко всем поочередно, кроме Гарриса,
находя для каждого (за тем же исключением) какое-нибудь льстивое слово. Он
обращался к ним, как к "честным, смелым ребятам", уверял, что никогда не
бывал в такой веселой компании, что никогда работа не выполнялась лучше, а
невзгоды не переносились с большей бодростью.
-- Но тогда, -- говорил он, -- кто-нибудь может спросить меня, какого
черта я сбежал. Это едва ли заслуживает ответа, потому что все вы прекрасно
знаете причину. Но знаете вы далеко не все. Вот об этом-то я и собираюсь вам
сказать, и слушайте внимательно, когда до этого дойдет дело. Среди вас есть
предатель, предатель вдвойне. Я назову его прежде, чем кончу, и этого пока
достаточно. Но вот, спросит меня другой джентльмен: а какого черта ты
возвратился? Так вот, прежде чем я отвечу на этот вопрос, я сначала спрошу:
кто из вас, не этот ли мерзавец Гаррис, говорит на индустани? -- Он грозно
произнес эти слова и, став на одно колено, указал прямо на упомянутого им
человека жестом, неописуемо угрожающим. А когда на вопрос ему ответили
утвердительно, подхватил: -- Ага! Так, значит, все мои подозрения
оправдались и я правильно сделал, что вернулся. Теперь выслушайте правду,
наконец всю правду. -- И он выложил им длиннейшую историю, рассказанную с
чрезвычайным искусством: как он все время подозревал Гарриса, как он нашел
подтверждение всех своих опасений и как Гаррис, должно быть, перетолковал
его разговор с Секундрой. |