|
— Это дверь зла, — промолвил Хальбарад. — Я чую за ней свою смерть. И все-таки я войду. Но лошади не пойдут, я в этом уверен. — Мы войдем все, и лошади пойдут с нами, — твердо произнес Арагорн. — Если мы преодолеем тьму за этими воротами, нам еще скакать и скакать. Каждый потерянный час приближает победу Врага. За мной! Он двинулся вперед, и такова была в этот час сила его духа, что и дунаданцы и их кони последовали за ним. Только Эрод, конь из Ристании, отказался идти и стоял, дрожа от невыносимого ужаса. Тогда Леголас закрыл ему глаза руками и спел на ухо несколько слов, мягко и мелодично прозвучавших в мрачной тишине. Конь перестал дрожать и медленно пошел вперед. Позади остался только Гимли. Колени гнома мелко тряслись, и ноги не шли. — Неслыханно! — воскликнул он в гневе на себя. — Когда это было, чтобы эльф шел в подземелье, а гном не осмеливался! — С этими словами он бросился вперед, как в омут. С первым же шагом на Гимли, сына Глоина, бестрепетно бродившего во многих глубинах мира, обрушилась, словно обвал, кромешная пещерная мгла. Арагорн с зажженным факелом шагал впереди; последним, тоже с факелом в руке, шел Элладан. Гимли отстал и теперь старался нагнать отряд. Он видел перед собой только тусклый свет факелов, а когда путники останавливались, со всех сторон ему слышался беспрерывный шепот, как будто нездешние голоса нашептывали слова, звуки которых не походили ни на один известный гному язык. Никто не спешил нападать на них, ничто не преграждало путь, однако страх гнома все возрастал. Он отчетливо понимал: обратного пути нет. Он чувствовал, как позади, на дороге, возникают незримые толпы, следующие за ними во тьме. Гном не знал, сколько времени прошло, прежде чем однообразие их пути было нарушено. Широкая дорога вдруг еще больше расширилась, стены отступили, зато ужас так тяжко сдавил Гимли, что он с трудом переставлял ноги. В это время в свете факела Арагорна слева что-то тускло блеснуло. Арагорн остановился, а потом решительно свернул с дороги. — И как это он не боится? — пробормотал гном. — Будь это любая другая пещера, Гимли первым бы посмотрел, что это там за штука с таким золотым блеском? Но только не здесь! Пусть себе лежит, где лежит, что бы оно там не было! Тем не менее он подошел и увидел, что Арагорн стоит на коленях, а рядом Элладан держит два факела. Перед ним на камнях лежали останки могучего человека. Его кольчуга и доспехи были в полной сохранности: воздух подземелья был сух, а металл вооружения был вызолочен. Кольчуга воина была подпоясана золотым, отделанным гранатами поясом, богатый шлем покрывал голову фигуры, лежащей лицом вниз. Гимли огляделся и увидел, что воин упал возле стены пещеры; прямо перед ним была запертая каменная дверь. Тут же лежал сломанный меч. Клинок был весь в зазубринах, словно им в отчаянии рубили скалу. Арагорн долго смотрел на останки, словно силился по ним прочесть драму, разыгравшуюся здесь когда-то. Потом он встал. Те, кто стоял рядом, услышали, как он непонятно молвил про себя: — Никогда до конца времени не придут сюда цветы Симбелмайна. Девять и семь курганов покрылись ныне зеленой травой, а он все эти долгие годы лежит у запертой двери. Куда ведет она? К чему он стремился? Никто никогда не узнает. — Бродяжник тряхнул головой, повернулся к шепчущей позади тишине и крикнул: — Я не затем пришел сюда! Храните и дальше ваши сокровища, упрятанные в Ненавистные Годы! Мне нужна только быстрота. Освободите нам путь и следуйте за мной! Я созываю вас к Камню Эреха! Тишина, ответившая ему, была еще ужаснее прежнего шепота. Потом налетел порыв холодного ветра; он заставил биться и трепетать пламя факелов. Дальнейший путь Гимли почти не запомнил. Проходили часы или дни — он не знал. Только ужас сжимал его сердце все сильнее и сильнее. В один из моментов он споткнулся и дальше полз на четвереньках, как зверь, ощущая, что в нем меньше и меньше остается от Гимли, сына Глоина, и пробуждается что-то дремучее, с чем уже невозможно совладать. |
