хотя бы не больше шкафа среднего размера. Я уже видел тот день, когда мои

интеграторы будут стоять в рабочих кабинетах государственных деятелей,

конструкторов, людей искусства... И вот когда я был близок к решению этой

задачи, налетели советские бомбардировщики и разрушили мою лабораторию до

основания... Я имел право ненавидеть вас, русских, и действительно

ненавидел... Но теперь я вам лишь благодарен: вы спасли от страшной судьбы

многих талантливых людей мира... Посмотрите на меня, когда интегратор не

включен. Страшно, правда? "Сверхчеловек" превращается в слепого и глухого

дождевого червя... И это закономерно. Природа мудра: она уравновешивает

силы и возможности. Я увеличиваю усиление радиоколебаний мозга, а организм

реагирует на это каждый раз медленнее. И, наконец, наступает предел...

   Профессор Вагнер вновь умолк и склонился над столом, охватив руками

большой неуклюжий "радиошлем". Сказал с отчаянием:

   - Да, наступает предел... Для меня он уже наступил. Несколько дней

назад я установил максимальное усиление, - следующая ступень приведет к

разрушению клеток мозга... А сегодня, подслушивая ваш разговор, я так

напрягал свой слух, что у меня до сих пор звенит в ушах. Еще несколько

дней или недель я при помощи интегратора буду видеть и слышать так, как вы

без него. А затем начнет надвигаться вечная темнота и тишина... Я вызвал

вас потому, что мне больше некому исповедаться перед смертью. И еще:

знайте, что никаких секретов я не скрыл. Это все выдумки Харвуда и Смита,

- вернее, их надежды.

   Им удалось обмануть меня - я спроектировал институт, создал мощный

интегратор, наивно считая, что колбасник Книппс в самом деле способен

заинтересоваться возможностью раскрыть тайны человеческого мозга. Но

вскоре я убедился, что дело идет совсем о другом. Передача на расстоянии

простейших физиологических ощущений, ознаменовавшая собой неудачу моих

первых опытов, пришлась по вкусу бездарному Харвуду больше всего. Вдвоем

со Смитом он стал настойчиво экспериментировать на животных. Я не мог

возразить, ибо Харвуд, мой помощник, фактически был хозяином, "боссом"...

   Однажды, сидя у интегратора, я услышал далекий и слабый, но такой

страшный вопль, что меня оторопь взяла. Звук долетал со стороны

экспериментальной. Я решил, что Харвуд экспериментирует над каким-то

высшим животным, причиняя ему невыносимую боль. Это было бы слишком

бесчеловечно.

   Но когда я открыл дверь камеры, то увидел картину, пред которой

побледнели бы и картины Дантова "Ада".

   Смит истязал чернокожего. Рупорные антенны, установленные над головой

бедняги, свидетельствовали, что дело идет об исследовании электромагнитных

колебаний мозга страдающего человека.

   Подробностей я не успел разглядеть: на меня прыгнул Смит и вытолкал за

дверь... После этого у нас состоялся острый разговор с Харвудом, и я

оказался в этом стальном гробу... Меня оставили в живых, так как надеялись

использовать мои знания: ни Смит, ни Харвуд не способны ни на что большее,

чем на жалкое копирование. А я умышленно дразнил их, намекая на какие-то

необыкновенные усовершенствования интегратора, на новые приспособления,

при помощи которых якобы можно покорить весь мир.

   Да, никаких тайн у меня нет. Вот это и есть та тайна, раскрытие которой

уже давно стоило бы мне жизни. И - еще одно...

   Вагнер расстегнул рубаху и снял с цепочки на шее небольшой серебряный

медальон. Зажал его в руке, отодвинул ящик стола, на ощупь написал там на

листке бумаги несколько слов, завернул медальон в этот листик и быстрым

движением положил на ладонь Щеглова.