|
- Да, монсеньор, но патриот, осознавший ошибочность своего пути. Патриот, объявленный своими бывшими сотоварищами вне закона. Он отверг их и пожертвовал всем своим имуществом ради долга передо мной, своим крестным отцом, и избавил нас с графиней де Плугастель и моей племянницей от ужасов кровавой бойни. Принц посмотрел исподлобья на графиню, потом на Алину. Он заметил, что взгляд мадмуазель де Керкадью исполнен горячей мольбы, и решил сменить гнев на милость. - Мадмуазель, вы, кажется, хотите что-то добавить? - вкрадчиво осведомился граф Прованский. Алина, не сразу подобрав слова, ответила: - Пожалуй... Пожалуй, только то, что я надеюсь на снисходительность вашего высочества к господину Моро, когда вы вспомните о его жертве и о том, что теперь он не может вернуться во Францию. Монсеньор склонил голову набок, отчего жировые отложения на его короткой шее собрались в солидные складки. - Что ж, мы вспомним об этом. Мы даже только это и будем помнить, только то, что мы перед ним в долгу. А уж, как мы рассчитаемся, когда вскоре наступят лучшие времена, будет зависеть от самого господина Моро. Анре-Луи промолчал. Придворным, враждебно глядевшим на него со всех сторон, показалось оскорбительным такое невозмутимое спокойствие. Однако пара глаз разглядывала его с интересом и без негодования. Глаза эти принадлежали сухопарому человеку среднего роста, одетому в простой костюм без мишуры украшений. Судя по внешности, ему было не больше тридцати. Глаза смотрели из-под насупленных бровей, длинный нос нависал над саркастически искривленными губами, выпяченный подбородок имел воинственный вид... Вскоре придворные разбрелись и собрались отдельными группками, обсудая страшные вести. Андре-Луи, предоставленный самому себе, встал в оконной нише. Длинноносый подошел к нему. Левая рука подошедшего лежала на эфесе узкой шпаги, в правой он держал треуголку с белой кокардой. - Господин Моро! Или правильнее "гражданин Моро"? - Как вам будет угодно, сударь, - настороженно ответил Андре-Луи. - "Господин" в этом обществе как-то привычнее. - Незнакомец говорил с небольшим акцентом и слегка шепелявил, как испанец, что выдавало его гасконское происхождение. - Если память мне не изменяет, одно вас чаще называли "паладином третьего сословия", не правда ли? Андре-Луи не смутился. - Это было в восемьдесят девятом году, во время spadassinicides[3]. - О! - Гасконец улыбнулся. - Ваше признание подтверждает впечатление, которое у меня сложилось о вас. Я принадлежу к людям, которых восхищает храбрость, кто бы ее ни проявлял. К смелым врагам я питаю слабость ничуть не меньшую, чем презрение к трусливым друзьям. - А еще вы питаете слабость к парадоксам. |
