левой руки в походе должен быть неотлучен. Ладно, пусть!

     Обойдя круг  костров,  маршал  вернулся  к  палатке  и,  усевшись  на

свернутое  одеяло,  привалился,  отдуваясь,  к  стене.  Здесь  кусок,  там

глоток... Чуть не лопнул, а обижать никого нельзя. Сотник в походе  фигура

важная, иной сотник в трудную минуту тысяцкого стоит.

     Можно вздремнуть минуту-другую. Дозорные на местах,  патрули  широким

веером пошли во все стороны, да  и  маги  спокойны.  Отдохнуть  надо,  сил

набраться, до Казани  два-три  перехода.  Даже  если  проскочит  итильский

лазутчик - поздно, дело уже сделано.

     Рядом на тюк тяжело опустился старый полковник:

     - Поспал бы немного, вон какие круги под глазами.

     - Посплю, - согласился Виктор, - ты тоже поспи, Семен Афанасьевич.

     - Не спится. Все думаю - ребята мои под Бугульмой сигнала ждут,  а  я

весточки отсюда подать не могу.

     Он вздохнул, посмотрел вверх, туда, где меж  брезентовых  полотнищ  в

узких щелях темнело вечернее небо.

     - Слали же гонцов.

     - Не дойдут. Ты прости, что  спать  не  даю.  Может,  колдунов  твоих

попросить, пусть наворожат, нагадают, весть какую им перешлют. Ведь могут,

а?

     Виктор смежил глаза. Полковник не зря беспокоится. Последняя весть  с

укреплений пришла месяц назад. Сдерживают натиск.  Сами  выступают  против

мелких отрядов. Учинили даже рейд на Мамадыш, пощипали казанцев.  Но  если

большая сила навалится, не сдюжат, уйдут лесами к Волге. И  еще  сообщили,

что с юга странные ходоки  приходили,  сулили  много,  склоняли  послужить

богатым людям, а кому - не говорили. Так тех ходоков  вышибли,  а  кого  и

порубили.

     - Места знакомые, - вдруг  сказал  полковник,  а  Виктор,  вздрогнув,

открыл глаза. - Я детство здесь провел, три или четыре  года.  Отец  трубы

тянул, а вон там, - он махнул влево, - хранилища варили. Газ  качали.  Или

нефть, не помню.

     В  той  стороне,  на  пустырях,  даже  трава   не   росла.   Огромные

металлические емкости, собранные из  листов.  Многие  в  дырах,  ободраны,

жалостно торчат ребра-каркасы. И трубы -  толстые,  тонкие,  ржавые  и  не

очень, какие-то лохмотья  наворочены,  много  старого  железа.  Эти  места

дружина обходила с опаской. Маршал выслал вперед пластунов, и пока  те  не

обшарили каждый уголок, двигаться  не  разрешал.  Да  и  после  нервничал,

каждый миг ожидая коварного удара из незамеченной щели. Однако пронесло.

     - А город здесь был смешной, - Семен Афанасьевич зевнул, прикрыв  рот

ладонью, - и название было смешное: Помары.

     Дождь давно кончился. Один за другим гасли костры, разговоры и  песни

стихали. Подошел Егор, сделал замечание охране маршальской палатки, у него

слова не спросили, непорядок. Покосился  на  тонко  храпящего  полковника.

Присел рядом на корточки.