На импровизированном дастархане в круглых железных чашках краснели соленые

помидоры,  зеленели соленые огурцы,  извивались длинные стручки горького перца,

дымилась только что сваренная картошка и  белел горский сыр,  при одном взгляде

на  который  уже  становилось солоно  во  рту.  На  отдельной  тарелке  стопкой

громоздились тонкие  лаваши,  рядом  дымились румяные  своей  спелой  желтизной

чебуреки.

     - Садись, дорогой! Гостем будешь!

     Рядом с  Магометом сидели по  старшинству его  сыновья,  тут же,  неуклюже

скрестив под  собой ноги,  покачивался уже изрядно хлебнувший с  утра Апраксин.

Дружков его  не  было видно,  похоже,  что  стойкостью и  закалкой они  намного

уступали именитому фронтовику.  Апраксин сидел молча и  только время от времени

трогал то  усы,  то  ордена на  груди -  все ли  на месте,  не потерял ли какую

награду по дороге к Магомету?

     С  левой стороны за столом заправским мусульманином восседал отец Николай.

Видно было,  что  ему не  привыкать сидеть со  скрещенными ногами.  Ряса нелепо

смотрелась за праздничным столом мусульманского дома, но сам отец Николай с его

черной окладистой бородой был вполне на месте.  Рядом, привалившись к товарищу,

лежал Ворожей-кин,  деликатно поджав под  себя ноги в  серых носках.  С  другой

стороны сидели Степанов с  Коняхиным,  а  между ними Моисей Абрамович Коган,  с

обвязанной полотенцем головой,  отчего он, если бы не ярко выраженные семитские

черты, мог бы сойти за муллу или индийского раджу.

     Кононыкин подумал и опустился рядом с Ворожейкиным.

     Магомет Магометов осторожно наполнил стопки "то-матовкой",  подождал, пока

все разберут их, и поднял свою.

     - Друзья!  -  звучно произнес он.  -  За столом людей собирают несчастья и

радости.  Нас с вами, к сожалению, собрало несчастье. Завтра род людской сгинет

с лица земли и не будет нас. Не будет ни вайнахов, ни русских, ни украинцев, ни

евреев.  Ни  немцев,  ни  американцев...  ни  евреев.  Вообще никого не  будет!

Тридцать лет я прожил здесь, и если бы Аллах дал мне того, прожил бы еще триста

тридцать!  Во имя Аллаха милостивого и милосердного! Наш срок настал и Он видит

рабов своих!  Завтра выйдут люди толпами,  чтобы им показаны были их деяния;  и

кто сделал на вес пылинки добра,  увидит его,  и кто сделал на вес пылинки зла,

увидит его.  Пусть  увидит Аллах,  что  живущее в  вас  и  в  детях ваших добро

безмерно велико и что живущее в вас зло крохотно и безопасно.

     Все выпили.  Сыновья повторяли каждый жест Маго-- мета, даже зажмуривались

и выдыхали воздух так, как это делал он. Хлеб ломали по-отцовски уверенно.

     Серые незаметные женщины, пряча лица в платки, вне-" ели большие тарелки с

крупными розовато-серыми дымящимися кусками мяса.  Густой мясной дух  разошелся

по комнате, и Кононыкин почувствовал, что он весь день ничего не ел. Чай, пусть

даже со сдобным печеньем, был не'в счет.

     - Ты где был? - спросил отец Николай.

     - У Лукиных сидел.  -  Кононыкин закружил рукой над блюдом,  выбирая кусок

попостнее.