-  Ну насчет кольчуги ты, пожалуй, перегнул, - ответил Зверев. - Кого тут бояться? Баб деревенских да смердов с лопатами? Но про саблю помнить буду, убедил.

    -  Иной раз лопатой не хуже, чем мечом, голову снести можно.

    -  Нечто я саблей против лопаты не управлюсь, Пахом? Перестань, лето на дворе. Тут не меньше четырех дней по самому зною ехать. Хочешь, чтобы я по дороге зажарился до полусмерти? Авось, так обойдется.

    После бани разморенных гостей ждало горячее угощение: запеченные куриные полти, пряная уха из судака с шафраном, несколько лотков с зайцами. Хозяйка совсем расслабилась, с удовольствием прикладывалась к меду, а когда юный боярин Храмцов заснул, пристроив голову на сложенные руки, удостоила своим вниманием и скоромную пищу. Кокошник с ее головы исчез, сменившись прозрачной жемчужной понизью, куда-то делась и безрукавка. Впрочем, во время пира Зверева это только радовало - разве повеселишься спокойно, если ты пиво курятиной закусываешь, а хозяева рядом воду пьют и рыбные косточки обгладывают? Однако, когда кувшины опустели, когда Илья с Изей отнесли барчука на перину, а стряпуха начала невозмутимо убирать со стола, Лукерья Ферапонтовна поднялась, перекрестилась на икону, что была спрятана в углу за тонкой сатиновой занавесочкой, взяла с центра стола трехрожковый подсвечник:

    -  Холопы твои, княже, пусть на сеновале спят. Ныне не замерзнут. А тебе я светелку чистую отвела. Пойдем, покажу.

    -  А может… я тоже на сеновале, боярыня? - кашлянул Зверев. - К чему беспокойство?

    -  Помилуй, княже, что люди скажут? Достойного гостя хозяйка, ровно челядь, в траву ночевать погнала?

    -  Я человек привычный. В походе ратном и на земле спать доводилось.

    -  Ты не в походе, княже, - с неожиданной холодностью отрезала Лукерья Ферапонтовна. - Ступай за мной, постель твою покажу.

    Андрей поймал краем глаза ухмылку Пахома, поморщился, но поднялся. Когда тебе не делают прямых предложений - трудно ответить решительным отказом. Вот и оказываешься в положении глупейшем. Не то чтобы вдова Храмцова была неприятна, некрасива, не то чтобы он отказался бы в пути от небольшого сладкого приключения - но вот пока что не испытывал Зверев никакого интереса к дамам ее возраста. Даже вполне приятным на вид. И уж, конечно, развлекать ее не нанимался, с какой бы радостью Лукерья Ферапонтовна князя Сакульского ни привечала.

    «Как же от нее отвертеться, чтобы не обидеть?» - лихорадочно думал он, следуя за женщиной. Чем кончается показ постели гостю, он отлично знал - не первый год по Руси ездил. Правда, чаще всего с таким поручением девок дворовых присылают. Помоложе, поядренее. Жене своей такого поручения ни один боярин не даст. Но если хозяйка вдова - кто же ей запретит?

    Они миновали сени, вошли во второй сруб. Здесь было темно, явственно припахивало кислятиной. Но не сильно - как от старой вещи, забытой в дальнем углу.

    -  Здесь у меня людская, - пояснила Лукерья Ферапонтовна, посветив в одну из дверей. - Там мужики спят, тут бабы. Ну и холопы, коли кто из бояр заезжает. А сия светелка аккурат для дорогих гостей…

    Зверев наклонился, вслед за женщиной ступая в низкую дверь. Хозяйка обошла постель, запалила от своего подсвечника две свечи у изголовья широкой постели, отступила, обвела рукой комнату:

    -  Скромно, княже, однако в чистоте содержим, не беспокойся. Чем богаты. Коли на двор пойдешь, затвор за собой прикрывай. Ныне все уж дома, никого не ждем. Спокойной тебе ночи… - Лукерья Ферапонтовна низко поклонилась и вышла из светелки.