|
– Чистая пустота. – Понимаю. – Что, правда? – Я в этом немного разбираюсь. – Что же мне делать? – Крепко уснуть. Проснешься – и, считай, все пройдет. – Я думаю, не так все просто. – Возможно. Может, действительно, все не так просто. Бревнышко зашипело и фыркнуло паром. Миякэ поднял голову, сощурился и какое-то вре-мя смотрел на костер. – И что мне теперь делать? – повторила Дзюнко. – И в самом деле, что? Может, вместе умрем? – Вы серьезно? – Серьезно. Миякэ замолчал, обнимая Дзюнко. Она уткнулась в его старую куртку. – В любом случае, подожди, пока догорит, – сказал Миякэ. – Все-таки костер. Побудь со мной до конца. Вот погаснет он, станет совсем темно, тогда и умрем, идет? – Идет, – ответила Дзюнко. – Вопрос: как? – Подумаем. – Угу. Окутанная дымом костра, Дзюнко прикрыла глаза. Обнимавшая ее рука Миякэ, – для взрослого человека слишком маленькая, – задеревенела. Пожалуй, я вряд ли смогу жить с этим человеком, думала Дзюнко. Почему? Потому что я вряд ли смогу проникнуть в его сердце. Но умереть с ним вместе у меня получится. Постепенно сон навалился на нее. Сказывалось выпитое виски. Почти все бревна уже ист-лели и рухнули. И только самое толстое полено по-прежнему сияло оранжевым цветом, а его тихое тепло передавалось всему телу. Пожалуй, оно догорит нескоро. – Ничего, если я посплю? – Ничего. – Когда догорит, разбудите? – Не волнуйся, погаснет огонь – станет холодно. Не захочешь, а проснешься. Она повторила про себя эти слова. «Погаснет огонь – станет холодно. Не захочешь, а про-снешься». Затем свернулась калачиком и уснула – не надолго, но крепко. Все божьи дети могут танцевать Ёсия проснулся с жуткого бодуна. Силился продрать оба глаза, но открылся лишь один. Правое веко не слушалось. Такое ощущение, будто за ночь во рту разболелись все зубы. Из гни-лых корней сочится болезнетворная слюна и растворяет мозжечок. Оставь как есть – мозги вско-ре исчезнут, и думать станет нечем. Раз так, нечего и делать, – вместе с тем пронеслось в голове. Вот бы поспать еще, но Ёсия прекрасно понимал, что уснуть уже не сможет. Какой тут сон, если ему так хреново. Он бросил было взгляд на будильник у изголовья, но тот куда-то подевался. Часов на своем месте не оказалось. Очков тоже. Пожалуй, запустил ими куда-нибудь… машинально. И прежде такое случалось. Он понимал, что нужно вставать, но стоило приподнять верхнюю часть тела, как в голове помутнело, и Ёсия снова рухнул на подушку. По окрестностям колесила машина торговца шес-тами для белья. Можно было сдать старые шесты и заменить их на новенькие. Голос из репро-дуктора уверял, что цена их за последние двадцать лет не изменилась. Четкий протяжный голос мужчины средних лет. От одного этого голоса Ёсии стало плохо, как от морской качки. Но чтоб блевать, одной тошноты недостаточно. Один его товарищ в такие минуты жуткого бодуна смотрел утренние программы. Стоило услышать пронзительный визг телевизионного «охотника на ведьм», вешающего о богеме, как выворачивало все, что оставалось с вечера. Однако в то утро Ёсия был не в силах дотянуться до телевизора. Он еле дышал. Где-то в глубине зрачков прозрачный свет упрямо смешивался с белым дымом. Перспектива была на удивление плоской. Кажется, это смерть, – пронеслась мысль. В любом случае, повторять опыт не хотелось. Лучше умереть прямо сейчас. «Только об одном прошу: не дай мне бог испытать такое еще раз». Помянув бога, Ёсия вспомнил о матери. Хотелось пить. Он позвал было ее, но сразу понял, что дома больше никого. Мать три дня назад уехала в Кансай с другими верующи-ми. |
