|
Вдруг изнутри высовывается рука и хватает меня за шею. Чувствую – рука мертвеца. И вот эта самая рука тянет меня своей нечеловеческой силой внутрь. Я ору что есть силы и просыпаюсь по-настояшему. Такой вот кошмар. Постоянно один и тот же. Все одно к одному. И всегда до ужаса страшный. Миякэ ткнул палкой в бревно, вернув его на прежнее место. – Настолько реальный, что мне кажется – я умер уже несколько раз. – И давно он снится? – Даже не вспомню. Вот как давно. Иногда я от него избавлялся. Год… или около двух не видел ни разу. Тогда мне казалось, что все так и будет идти своим чередом, но потом кошмар возвращался. Стоило решить, что я от него избавился, теперь все будет в порядке, как он начи-нался заново. И все по-старому. И никуда не деться. – Миякэ покачал головой: – Извини, Дзюн-тян, что я наговорил тебе такой жути. – Да ладно, – ответила девушка, сунула в рот сигарету и чиркнула спичкой. Затянувшись, коротко сказала: – Расскажите… Костер догорал. Все припасенные бревна уже давно пылали. Казалось, прибой стал громче прежнего. – Есть такой американский писатель Джек Лондон. – Который написал рассказ о костре? – Точно. Откуда знаешь? Так вот, он долго думал, что утонет в море. Верил, что умрет именно такой смертью. Упадет в ночное море, да так и утонет, и никто этого не заметит. – И что, он так и умер? Миякэ покачал головой. – Нет, морфием отравился. – Выходит, его предчувствие не сбылось? Или он специально сделал так, чтобы оно не сбылось? – Внешне, – сказал Миякэ. Повисла пауза. – Но в каком-то смысле он не ошибся. Он уто-нул, оставшись в одиночестве в темном ночном море. Стал алкоголиком, позволил отчаянию пронизать все его тело. Умирал мучительно. Предчувствие – это своего рода подмена. Иногда оно превосходит реальность и становится чем-то живым. И в этом главная опасность предчувст-вия. Понимаешь? Дзюнко задумалась. Она не понимала. – Я раньше не задумывалась о своей смерти. Как думать о ней, если я толком не знаю, как жить? Миякэ кивнул. – В этом ты права. Но бывает, когда наоборот – от выбора смерти открывается дорога жиз-ни. – И ваша дорога такая? – Не знаю. Иногда так кажется. Миякэ присел рядом с Дзюнко. Он словно бы осунулся и постарел. Над ушами торчали не-стриженые волосы. – Какие вы рисуете картины? – В двух словах не объяснишь. Дзюнко спросила иначе: – Хорошо, тогда что вы рисовали в последнее время? – Три дня назад закончил «Пейзаж с утюгом». Посреди комнаты стоит утюг. И больше ни-чего. – А почему это трудно объяснить? – Потому что это на самом деле не утюг. Дзюнко посмотрела в лицо мужчины. – Что ж, выходит, утюг – не утюг? – Именно. – В смысле – какая-нибудь подмена? – Пожалуй. – И он лишь нарисован вместо чего-то другого? Миякэ кивнул. Дзюнко подняла голову к нему: звезд видно стало намного больше. Луна уже прошла дол-гий путь. Миякэ кинул в огонь последнюю корягу, которую до сих пор держал в руках. Дзюнко мягко привалилась к его плечу. Одежду Миякэ пропитывали запахи сотен разных костров, и Дзюнко неспешно втягивала их в себя. – Знаете, что? – Что? – Я совсем пустая. – Да ну? – Точно. Она закрыла глаза, и потекли слезы. Они лились и лились по ее щекам. Дзюнко ухватилась правой рукой за штанину Миякэ чуть выше коленки, ее тело тихо задрожало. Мужчина обнял ее и бережно прижал к себе. Но слезы течь не переставали. – Ну честно, совсем ничегошеньки, – уже позже сипло сказала она. – Чистая пустота. |
