|
Как вы лечите людские тела, она лечит души. В основном, пред-сказывает сны. – Раз так, ее нужно было отблагодарить. Меня все это настолько поразило, что совсем вы-летело из головы. Нимит, вращая руль, вписался в крутой горный поворот. – Я заплатил. Сумма вас не должна беспокоить. Считайте это моим к вам знаком дружеского внимания. – Вы что, возите туда всех своих клиентов? – Нет, только вас, доктор. – Это почему? – Вы красивая женщина, доктор. Умная, сильная. Но видно, что душа ваша в плену. А вам нужно начинать готовиться к смерти. Если потратите всю силу на то, чтобы жить, не сможете как следует умереть. Нужно постепенно менять ориентиры. Жить и умереть – в каком-то смысле это равноценно, доктор. – Послушайте, Нимит… – Сацуки сняла темные очки и подалась вперед, навалившись на спинку переднего сиденья. – Что, доктор? – А вы готовы умереть как следует? – Я уже наполовину мертв, – сказал Нимит, как будто это и так очевидно. Той ночью Сацуки рыдала, зарывшись в свою просторную и чистую постель. Она осозна-вала, что медленно движется к смерти. Она осознавала, что в ней сидит твердый белый камень. Она осознавала, что где-то во мраке затаилась змея, вся сплошь в зеленых чешуйках. Подумала о ребенке, которому не суждено было родиться. Она убила это дитя и выбросила его в бездонный колодец. И, наконец, – она тридцать лет ненавидела одного мужчину. Она жаждала мучительной смерти для него. Ради этого в глубине души она была согласна даже на землетрясение. «Неким образом в этом землетрясении виновна я сама. Это он превратил мое сердце в камень, он сделал меня черствой». Там, в далеких горах серые обезьяны молча всматривались в нее. Жить и умереть – в каком-то смысле это равноценно, доктор. Сдав у стойки багаж, Сацуки протянула Нимиту конверт со стодолларовой купюрой. – Спасибо за все. Благодаря вам я смогла прекрасно отдохнуть. Это от меня лично. – Спасибо за внимание, доктор. – С этими словами Нимит принял конверт. – Нимит, а у нас есть еще время выпить где-нибудь кофе? – С удовольствием составлю вам компанию. Они пошли в кафе, где она выбрала черный, а он свой изрядно сдобрил сливками. Сацуки некоторое время вращала кружку, поставив ее на блюдце. – По правде говоря, есть у меня одна тайна, которую я до сих пор не рассказывала нико-му, – наконец-то заговорила женщина, обращаясь к Нимиту. – До сих пор никому не могла ее открыть и так и жила, храня ее в себе. Но сегодня… сегодня хочу, чтобы вы меня выслушали. Почему? Вряд ли мы увидимся снова. Не успел скоропостижно скончаться мой отец, мать, не говоря мне ни слова… Нимит поднял руки, словно бы отгораживаясь ладонями от Сацуки, и решительно закачал головой. – Доктор, прошу вас, больше ни слова. Как сказала вам та старуха, ждите сон. Я понимаю ваше состояние, но слово – не птица, вылетит – не поймаешь. Сацуки проглотила остаток фразы и прикрыла глаза. Глубоко вздохнула, выдохнула… – Нужно дождаться сна, доктор, – мягко говорил ей Нимит, словно внушая что-то. – Сейчас самое время потерпеть. Бросьте свои слова. Слова превращаются в камень. Он протянул руку и тихо взял ее ладонь в свою. Рука его на ощупь была гладкой и моло-дой. Будто он холил свои руки, облачал их в дорогие перчатки. Сацуки открыла глаза и посмот-рела ему в лицо. Нимит отпустил ее руку и сплел над столом пальцы. – Мой норвежский хозяин был родом из Лапландии – сказал он. – Вам, пожалуй, известно, что Лапландия расположена на самом севере Норвегии. Недалеко от Северного полюса, там много оленей. Летом нет ночи, зимой – дня. Он. скорее всего, не мог выносить холода и приехал в Таиланд. |
