|
Дзюнпэй считал, что их отношения с самого начала оставляли желать лучшего. В отличие от умевшей подстраиваться под настроение родителей младшей сестры, Дзюнпэй с детских лет противился их воле. – Что ж, выходит, разрыв, – только ухмыльнулся он. Совсем как писатель эры Тайсё. Дзюнпэй не стал устраиваться на работу. Он кормился небольшими подработками, а все остальное время сочинял рассказы. В ту пору, заканчивая очередное произведение, он первым делом показывал его Саёко. Выслушивал, что она ему откровенно скажет. И, следуя ее советам, правил черновик. Он по несколько раз терпеливо переписывал текст, пока не слышал от нее: «Вот теперь хорошо». У него не было ни учителей, ни коллег. И лишь советы Саёко служили ему слабеньким маяком. Когда ему исполнилось двадцать четыре, один его рассказ получил приз литературного журнала для начинающих авторов, после чего его вьщвинули на премию Акутагавы. За пять по-следующих лет его номинировали на эту премию четыре раза, что само по себе говорило о при-личных успехах. Но в конечном итоге так ничего и не завоевал, оставшись вечным многообе-щающим номинантом. «Для начинающего писателя такого возраста уровень текста приличный, что-то есть в опи-сании сцен, характеров, но местами просматривается тенденция сентиментальных отступлений, скрадывается повествовательная перспектива рассказа, теряется свежесть», – часто писали ре-цензенты. Такацуки читал эти рецензии и хохотал: – У них там с головой не все в порядке. Что такое «повествовательная перспектива расска-за»? Разве нормальный человек будет козырять такими словами? Так можно договориться до «скрадывания говяжьей перспективы в сукияки». На самом пороге четвертого десятка Дзюнпэй выпустил два сборника рассказов. Первый – «Лошадь под дождем», второй – «Виноград». «Лошадь» разошлась тиражом десять тысяч экзем-пляров, «Виноград» – уже на две тысячи больше. Его редактор заметил, что для сборников ко-роткой прозы молодого автора «чистой литературы» это показатель неплохой. Газетная и жур-нальная критика оказалась положительной, но энергичной поддержки замечено не было. Основной темой рассказов Дзюнпэя была безответная любовь молодых. Финал, как прави-ло, – мрачный, даже в чем-то сентиментальный. «Придумает же», – говорили люди. Но ни в ка-кое модное литературное течение его произведения, разумеется, не вписывались. Стиль у него был лирическим, сюжеты – старомодными. Читатель его поколения жаждал куда более изобре-тательных форм и историй. Чего вы хотите – времена рэпа и компьютерных игр. Редактор не раз предлагал ему попробовать себя в жанре романа. Продолжай писать одни рассказы – и хочешь не хочешь, пойдут повторы, оскудеет сам литературный мир писателя. Роман в такой ситуации часто дарит совершенно другой взгляд на мир. Фактически роман куда сильнее рассказа спосо-бен привлечь к себе внимание. И если хочешь продолжать писать профессионально, специализироваться в жанре рассказа будет непросто. Причина очевидна – сочинением одних рассказов жить нелегко. Однако Дзюнпэй был прирожденным сочинителем рассказов. Он запирался в комнате, от-брасывал все лишнее и, затаив в тишине дыхание, за три дня писал черновик. Затем четыре дня правил его, после чего, естественно, давал прочесть Саёко и редактору. По несколько раз пере-писывал, шлифовал шероховатости. Но судьба рассказа по сути решалась именно в первую не-делю. Все важное нужно было облечь в форму именно в этот период. Такая работа была ему по душе. Предельная собранность в короткий промежуток времени. Рафинированные образы и сло-ва. Но стоит взяться за роман – и он окажется не в своей тарелке. Как я смогу несколько месяцев, а то и целый год концентрировать внимание, управлять им? – думал Дзюнпэй. Настроиться на такой ритм он не мог. После нескольких провальных попыток написать роман он отступился. |
