Васильич шёл по тёмной улочке, и с каждым шагом весёлое настроение улетучивалось, а взамен на плечи налегала усталость и щемящее чувство одиночества. Он думал о том, что может быть завтра или через несколько лет, но обязательно случится что-то непонятное и, возможно, ужасное, то, чего не избежит никто из живых. Бог, конечно, есть, осуществится и будущая жизнь на этой же земле. Но кто в ней воскреснет? Богу должны нравиться добрые, честные и весёлые люди, а много ли их побывало на земле?.. Каждый из нас и лгал, и блудил, и окаянствовал. За две тысячи лет избранных вряд ли и сотня тысяч наберётся. А ведь их нужно больше, чтобы заселить всю землю. Вот и ждёт Господь, терпит до известного только ему числа. И Васильич знал, что в это будущее он никак не попадает: и жене изменял, и тридцать лет в КПСС состоял, с такой биографией не то, что в рай, в ФСБ не примут, даже стукачом.

Первое, на что натолкнулся Васильич взглядом, когда включил в квартире свет, были столь загадочные штаны. Они висели смятые на спинке стула. Он осторожно снял их, повертел в руках, понюхал. От штанов пахло потом и табаком, они явно где-то были, но курить-то они не могли, значит, кто-то их надевал, носил. Васильич ещё раз осмотрел штаны и заметил несколько подозрительных белых пятнышек возле ширинки. Это старика возмутило. Конечно, по молодости, и с ним всякое случалось, и он приходил домой после загула растрёпанным до полуузнаваемости, но за такими вещами следил, бдил, можно сказать. Васильич сунул проштрафившиеся штаны в пакет, вышел в коридор и выбросил его в мусоропровод. Затем тщательно с мылом вымыл руки и, не включая телевизор, лёг в постель.

Снился ему всё тот же сон, будто он собрался ехать в туристическую поездку на теплоходе по Волге, но его почему-то занесло на большую пустынную площадь перед зданием обкома партии, где сейчас заседают новые власти, к памятнику Ленина. Он оббежал его несколько раз вокруг, потом вдруг вспомнил о теплоходе и припустил вниз по косогору к речному порту. Прибежал, а теплоход уже отчаливает, у него замирает сердце, он прыгает через полоску воды, а чемодан на пристани, но это его не огорчает, наоборот, он полон душевных сил. На Васильича явно обращают внимание женщины, а он взглядом ищет кого-то, и вот мелькнул знакомый голубой костюм, и к нему поворачивается улыбающаяся Галина Сергеевна.

С тем и проснулся, глянул на стул и с облегчением вспомнил, что выбросил в мусоропровод измучившие его штаны. Тут же решил, что напишет дочке письмо, поблагодарит её и особенно зятя за подарок. Легко поднялся с дивана и вышел на балкон. День обещал быть тёплым и ясным. Стал смотреть на дом Петра Сергеевича. Там, видимо, ещё отсыпались после вчерашней гулянки. Во дворе и в саду никого не было видно, только куры копошились перед калиткой в траве, да лениво гавкнула на прохожего собака.

На крыльце появился Пётр Сергеевич с двумя вёдрами, подошёл к летней душевой в саду и залил в бак горячую воду, добавил из водопровода холодной, пощупал рукой и спустился по лестнице вниз. Васильич бросился в комнату, выдвинул из шифоньера ящик и достал из футляра армейский бинокль, который подарил ему зять. Вернулся на балкон как раз вовремя. По саду шла в ярком жёлтом халате с банным полотенцем на плече Галина Сергеевна. Васильич, выравнивая сбившееся дыхание, приник к окулярам, отрегулировал резкость и увидел Галину Сергеевну почти рядом. Она отодвинула целлофановую шторку и вошла в душ. Через мутноватый целлофан были видны только очертания её тела, и он увидел, как она сняла халат, повесила его, перекинув через перекладину, и включила воду.

— Эх!.. — жарко выдохнул Васильич и облизал пересохшие губы. Много он дал бы сейчас за то, чтобы оказаться там, в душевой, рядом с нею. Окуляры бинокля запотели, Васильич протёр их краем рубаки и снова приник к ним. Галина Сергеевна выходила из душевой, халат на ней распахнулся, обнажив тяжёлые белые груди и низ живота. Васильич вмиг покрылся потом и застонал.