Услышав, что в ванной зашумела вода, Сергей мигом освободился от штанов и рубахи, затем и от трусов, и, встав перед зеркалом, очень себе понравился. Вошла в распахнутом халатике жена и начала застилать диван чистой простынёй. Обнажённая грудь и низ живота, которые он успел ухватить воспалённым взглядом, отразились в его мозгу ослепительными искрами, и Сергей, взмыкивая, подхватил Дарью на руки и вместе с ней упал на диван, который похотливо заскрипел, заохал, заповизгивал, будто одобрял и всячески поддерживал производимую на нём работу.

Однако люди несправедливы не только друг к другу, но и к ублажающим их вещам. Дождавшись, когда диван охнул под Дарьей в последний раз, Сергей свалился на бок и сказал:

— Пора это заслуженное лежбище заменить на новый спальный гарнитур.

— А меня нисколько не смущает его музыкальное сопровождение, даже в чём-то нравится, — рассмеялась жена и прильнула к своему суженому горячим боком.

Сергей уловил в её словах призыв, и не замедлил на него откликнуться.

4

Он проснулся на рассвете от звука медного колокольчика, которым школьная техничка подгоняла его и Нину на урок. Странно было, что колокольчик прозвучал всего только один раз: «Дзинь!» Но и этого хватило, чтобы Сергей метнулся на диване и очумело захлопал глазами.

Вечером у дочки поднялась температура, она раскапризничалась, и Дарья легла спать вместе с ней. Сергей, оставшись один, проскучал без телевизора до полуночи. Пытался читать, но три года московской вахты отучили его от этой интеллектуальной забавы.

«В самом прямом смысле я уже стал рабочей лошадью, которая тянет свой воз и ни о чём не спрашивает», — подвёл неутешительный итог Сергей, ставя на полку более чем толстенный однотомник Плутарха. Он ещё по институтской привычке покупал книги по истории, надеясь в глубине души, что бетонная каторга для него когда-нибудь закончится, и ему удастся завершить диссертацию и устроиться на преподавательскую работу.

— Ах, чёрт! — воскликнул Сергей, окончательно опамятавшись. — Это же графинчик!

Он метнулся к серванту, распахнул дверцы и отыскал взглядом графинчик, но тот был цел. Сергей протянул к нему руку, взял и повернулся к окну.

— Дзинь! — раздался уже знакомый ему звук, и графинчик, распавшись на множество осколков, осыпался стеклянным дождём к его босым ногам. Некоторое время Сергей с недоумением разглядывал оставшуюся в руке верхнюю часть кувшинного горлышка, затем положил осколок на стол и вышел на балкон.

Было свежо, с Волги тянуло прохладой, листья деревьев и трава влажно поблёскивали от случившегося ночью небольшого дождика, но Сергей всего этого не видел и не ощущал, поражённый пронзившей его догадкой, что с Ниной случилось непоправимое, что, скорее всего, она скончалась, а лопнувший в его руках и рассыпавшийся на стеклянные брызги графинчик, есть вещий знак о случившемся, за десятки километров от его дома, печальном событии.

Сергей заглянул в комнату к жене, чтобы поделиться с ней своей догадкой, но Дарья так сладко и безмятежно спала, что он удержался и не стал её будить, а взял в туалете веник и совок, тщательно подобрал осколки стекла с пола, затем написал записку жене, оделся и вышел из дома.

Возле подъезда стояло несколько автомашин, и когда за ним хлопнула железная дверь за ветровым стеклом «фольксвагена» нарисовалась физиономия Абделя, Сергей подошёл к соседу и принял от него предложенную ему сигарету. Они закурили, некоторое время молчали, затем Сергей осторожно произнёс:

— На семейном фронте без перемен?

— Война, Серёжа, война, — печально вздохнул араб. — А ты куда так рано собрался? На рынок, деньги тратить?

— В другую сторону, — вздохнул Сергей и поделился с соседом своей заботой.