— И не думал даже об этом, — улыбнулся я. — Честно, не думал.

— Да Бог с ним, не думали. Однако я посерьёзнее, чем фельетон буду! Вы конца дождитесь, конца! Потом уж и пишите на здоровье.

— Какого конца?

— Обыкновенного… Думаете, всё это просто так со мной случается? Нет! Вот ещё чуть-чуть, и ещё что-нибудь случится. А вы напишите, а конца-то не будет!

— Да ничего с тобой больше не случится, — горячо возразил я. — Всё образуется, уляжется.

— Нет, нет! Будет что-то ещё. Но вы не пишите, пока последнее не случится.

— Слушай, Евгений! — разозлился я. — Да на кой чёрт ты мне нужен. Я вообще о тебе не собирался и не собираюсь писать! Давай лучше чаю выпьем.

— А я не говорю, чтобы вообще не писать. Я даже хочу, чтобы вы написали, но после, понимаете, после. А чаю я не хочу.

«Вот ещё один кандидат в Наполеоны, — подумал я. — Одурел от миллиона».

А через неделю прозвучал выстрел. Последний, предупредительный, как я понял впоследствии.

Женька по знакомству пошёл покупать ружьё к соседу. Вертел его и так, и этак, спорил о цене, рядился. И вдруг то ли от сотрясения, то ли от случайного нажатия курка ружьё выстрелило, да так метко, что зарядом дроби отшибло у Женьки большой палец на правой ноге. Опять больница, опять милиция, опять суд, где пострадавший требовал несуразно большую сумму за причинённый ущерб. Опять загомонил наш родной околоток, обсуждая со смаком, выгорит ли у Женьки дело.

Горело, горело, да не выгорело. Суд отказал в иске. И месяца два я о Женьке ничего не слышал.

Уже и январь прошёл, и февраль почти отбуранил, когда Женька опять заявил о себе. Уже в последний раз. Нашли его в сарае висящим на бельевой верёвке. Оплакивали беднягу немногие: жена да мать, приехавшая из деревни.

С той поры год прошёл, а я никак не могу понять, чему был свидетелем и даже невольным соучастником. И что это такое? Серая проза унылого бытия? Издевательское баловство судьбы над человеком? Кто знает? Но и отмахнуться от того, что случилось, тоже нельзя — ведь был человек…

Штаны

С утра Васильичу подпортила настроение молоденькая продавщица частного магазинчика, где он решил приобрести полкило котлетного фарша. Стоявшая впереди него в очереди старуха купила вермишель и спросила:

— А фарш у вас есть?

— Есть, — буркнула продавщица.

— Как он, хороший?

— Говядина со свининой. Да вот вы его спросите, он часто покупает, — и указала на Васильича.

Тому это явно не понравилось: он не прочь бы попробовать и сервелата, и курочку, но с его пенсией на деликатесы не замахнёшься. Васильич, осерчав, щёлкнул искусственными челюстями и пробурчал:

— Хороший фарш, если мяса добавить, лучку, яичко…

Вышел на улицу, посмотрел на старух, которые с раннего утра сидели на ящиках под кустами акации. Перед каждой были разложены на газетах помидоры, огурцы, лук, морковь. У Васильича был сад, но после смерти жены он его продал, одному не нужен, только платить за него зазря. Деньги потратил на могильный памятник. Заказал настоящее гранитное надгробие с широкой стелой, чтобы и на его долю места хватило. Васильич не знал, когда попадёт на подселение к жене. Но его фамилию, имя, отчество и дату рождения на плите гранитчики выбили. Даже тире провели. Осталось вырубить окончательную дату. Деньги на свои похороны он отложил, двести долларов. Поменял рубли. Доверия к нынешним властям у него не было.