Квартира была двухкомнатной, просторной. В спальню он не заходил уже давно, жил в гостиной, где стоял телевизор, в который Васильич пялился все вечера. Времени свободного у него было много, а увлечений никаких, даже машину не смог купить, потому что все деньги уходили на воспитание двух дочек, а дети в наше время — удовольствие недешёвое. Васильич всю жизнь проработал на швейной фабрике, среди бабья, и заработки там были небольшие, почему-то считалось, что в лёгкой промышленности нужно платить меньше, чем остальным. Он ремонтировал и налаживал швейные машинки. Работа тонкая, умственная, но плохо ценилась. Перед пенсией, в начале перестройки, Васильич заимел хороший приработок в швейном кооперативе, купил в дом новую мебель, холодильник, телевизор. Мог бы купить и машину, но посчитал, что под старость не стоит загружать себя лишними проблемами. А тут как раз старшей дочке деньги понадобились на квартиру.

Конечно, как и всякий мужик, Васильич хотел, чтобы у него тоже были мужики. Два раза Аннушка побывала в роддоме, но так и не порадовала мужа сыном. Девочки, пока были маленькими, лет до двенадцати, тешили и радовали Васильича. Любил он их, тетешкал, угождал всякой детской прихоти. Но это умильное время пролетело, дочери стали бурно взрослеть и отдаляться от отца. Хуже того, они начали нести всякую ахинею про то, что они сами знают как им поступать, а ворчание отца воспринимали с отчаянным негодованием. Аннушка защищала их, укрывала собой, а они выглядывали из-за неё и звонко тявкали на родителя.

Сейчас это давно позади. Старшая дочь, окончив музучилище, уехала в другой город, там и замуж вышла и теперь у неё двое пацанов, которых Васильич видел всего два раза. Младшая дочь вышла замуж за офицера, родила дочку и жила на Дальнем Востоке в каком-то захолустном гарнизоне. Отцу они писали редко, только на праздники присылали открытки. И Васильич дочерей вспоминал редко, они казались ему иногда просто напоминанием о его прошлой жизни, которую уже не вернуть.

Войдя в квартиру, Васильич положил фарш в холодильник и ещё раз прочитал уведомление на посылку. Взглянул на часы и, достав из серванта паспорт, пошёл на почту.

Едва началась вторая половина лета, но день был по-осеннему хмурым и ветреным. Во дворе было пусто, все попрятались по квартирам, только под старой берёзой мужики играли в картёжного «козла». На голову Васильича упало несколько капель холодного дождя, он поёжился, но возвращаться домой за зонтом не стал, тем более, что из-за тучи выглянуло солнце и листва молодых вишенок, посаженных им три года назад возле скамейки, засверкала, отражая солнечный свет влажными ветками.

«Так оно и бывает, — подумалось Васильичу. — Вроде и невеликое дело — солнце выглянуло. Но как всё обрадовалось, живее стало…»

Нехитрые открытия, подобные этому, стали посещать его в последнее время. Вечерами, прохаживаясь перед сном по пустырю за домом, он нечаянно открыл для себя, что бурьян, татарник, полынь и растут красиво, и пахнут приятно. Иногда ночью Васильич подолгу стоял на балконе и смотрел на звёзды. Особенно в последнее время. По радио передали, что Марс подошёл на кратчайшее расстояние к Земле, и он высматривал красноватую планету среди бесчисленной россыпи звёзд, но так и не нашёл. Попробовал поговорить на эту тему с соседом, преподавателем какой-то зауми в университете, но того Марс не интересовал, он в ответ позавидовал, что у Васильича нет машины и пояснил, что его заставляют застраховать развалюху «копейку», иначе на дорогу не пустят. «Живём как свиньи, — опять сделал философское обобщение Васильич, — неба не видим».

На обратном пути от почты он решил, как это всегда делал, посидеть на скамейке в заброшенном саду бывшего заводского профилактория.