— Все-таки заботы, хлопоты, воспитание…

   — Трудно растить детей тому, кто их не любит.

   В другой бы раз я поговорил, потому что брошенная ею мысль задевала: полно любящих родителей мучились с подростками; в конце концов, мы с женой тоже любили Наташку, которая отходила от нас все дальше и дальше. Но я пришел не за этим.

   Момент мне показался весьма удобным. Как же я раньше не смекнул?.. Нужно поговорить с Агнессой, а уж она убедит мужа быть осмотрительным на собрании, и не только на собрании. Может, про засаду рассказать?

   — Вы давно в браке? — начал я издалека.

   — Одиннадцать лет.

   — А где с ним познакомились?

   — В заводской библиотеке. Володя все книги о природе брал. И знаете, я сразу поняла, что он хороший человек. Такой хороший, что я подумала: «Господи, не может быть!»

   Видимо, понятие «хороший человек» у Агнессы было иное, чем у меня. Я бы не пожалел для характеристики Пчелинцева многих высоких слов, но хорошим был для меня человек мягкий, уступчивый, сочувствующий. Без ружья.

   — Ну и не ошиблись? — со смешком спросил я, чтобы как-то смазать неприличие вопроса.

   — За одиннадцать лет мы ни разу не поссорились.

   — Ну уж, — не поверил я.

   — Я так Володе сказала… Как глава семьи и мужчина будешь все серьезные вопросы решать сам. Только у меня просьба: прежде чем принять решение, посоветуйся со мной.

   — Агнесса, многие супруги договариваются жить в мире, однако…

   — Вы кое-что забыли?

   — Что?

   — А то не знаете…

   — Не знаю, — искренне подтвердил я.

   — Про любовь забыли? — удивилась Агнесса и даже перестала мешать варенье.

   Мои лекции о семье и браке носили правовой уклон. Разумеется, о любви я тоже говорил. От анализа социологических опросов, да и вообще с возрастом, моя вера в то, что семья держится на любви, убывала. Правовые нормы, мой хлеб, о любви тоже помалкивали. Затеянного разговора пока не выходило — он свернул на красивую и ненужную сейчас дорожку.

   Я оглядел кухню, так не походившую на наши, городские.

   Кроме широкой чугунной плиты была и другая печка, что-то вроде небольшой русской или камина. По стенам висели затейливые половники, скалки, сковороды, дуршлаки и еще какие-то неизвестные мне приспособления. Одна полка была уставлена только глиняной посудой, вторая — только деревянной. Вышитые рушники, как хвосты петухов, висели в красном углу, надо мной. Связки репчатого лука и чеснока, нанизанные на шпагат, пересекли кухню по диагонали…

   Кажется, подобные кухни я видел на картинах старых мастеров — только подвешенной мясной туши не хватало.

   — А вы за Володю не беспокоитесь? — наконец-то придумал я вопрос для зачина.

   — За этими шишками на такие высоченные сосны забирается…

   — Я имею в виду конфликты.

   — Вы еще не все их, эти конфликты, знаете, — с неожиданной радостью заговорила она. — На него подавали в суд за самоуправство: он обрезал свет у нашего казначея, тот воровал электричество. Били шоферы самосвалов — они мусор в лесу свалили; а он им дорогу поваленными соснами перекрыл. Привязывали к дереву браконьеры… Да всего и не перечислить.