— Не совсем понял, — сказал я, хотя совсем не понял.

   — Равенство он трактует буквально.

   — То есть?

   — Профессора может назвать Мишкой…

   — А профессор зовет его Володькой?

   — Все мы за равенство, но есть же разумные пределы. Вы, я слышал, кандидат наук. Не будете же требовать к себе уважения, как к академику?

   — Как к человеку, — тихо уточнил я.

   Видимо, в моих тихих словах была какая-то сила, остановившая его. Он помолчал, надел шляпу и очень искренне сказал:

   — Конечно, лучшего сторожа нам не найти. Мастер на все руки, не пьющий, за дачи мы спокойны, ни одной кражи… И все-таки повлияйте. Пусть он сдержится на собрании…

   Я проводил, его до калитки. Инстинкт, названный мною здравым смыслом, уже заглох. С Володей обязательно поговорю. Да и что мне грозило, кроме лишних хлопот?

   Каким-то неведомым образом в моем сознании, как в испорченном телевизоре, загорелось яркое, все светлевшее пятно, в которое сбежалось несколько расплывчатых кадров — натруженные Володины руки в синих, почти конских жилах, веселая чернота Агнессиных глаз, выгоревшая головка Оли, мужской взгляд Коли… И я знал, что сейчас припущу в садоводство и буду нестись туда, пока всех их не увижу.

   Председатель вышел за калитку. Уже из-за ограды он спросил меня все-таки как своего, как единомышленника:

   — Вообразите, что стало бы, будь все как Пчелинцев?

   Я глянул на молчавшие сосняки… И верно, что бы стало с миром, будь все, как Пчелинцев?15

   Садоводство встретило меня жизнью. Почти у каждого дома копошились. По улочкам ходил народ с корзинами, тачками, ведрами, ракетками… Неужели из-за собрания? И тогда мне вспомнилось, что сегодня суббота.

   Я миновал чудо-врата, прошел сад и постучал. На крыльцо выбежала Агнесса с великанской деревянной ложкой. Она торопливо поманила меня, провела на кухню и усадила в уголок.

   — А я буду варенье помешивать.

   — Где Володя?

   — Взяли с ребятами по рюкзаку и ушли в лес.

   — За шишками?

   — За бутылками.

   — За какими бутылками?

   — За всякими, которые туристы разбрасывают.

   — Они вам нужны… под соки?

   — Ну уж, грязные-то. Во-первых, физическая нагрузка для ребят. Во-вторых, очистка леса. В-третьих, сдаем и пополняем наш бюджет.

   Варенье булькало. Агнесса помешивала его своей гигантской ложкой с любопытством, склонив голову набок, рассыпав короткие волосы по лбу и вглядываясь в его душистую массу, будто видела там что-то еще, кроме пузырей.

   — Колька палец вывихнул на руке. Отец очень доволен.

   — Чем? — не понял я, полагая, что она доскажет, чем доволен отец.

   — Колька играл в старом окопе и свалился в него. А Володя внушает: «Гордись, свое первое ранение ты получил в окопе».

   Проблемы воспитания, такой тяжкой для многих семей, у Пчелинцевых, видимо, не было. Она решалась патриархально — делай, как я; будь как я. Впрочем, не есть ли этот принцип основой педагогики, именуемой личным примером?

   — Агнесса, вам детей растить трудно?

   — От них столько радости.

   — Все-таки заботы, хлопоты, воспитание…

   — Трудно растить детей тому, кто их не любит.