Я смотрел в ее просветленное лицо, слышал гордецу в голосе и ничего не понимал. Все мои знакомые женщины стремились оградить мужей от мало-мальской неприятности.

   Здоровый инстинкт, то бишь здравый смысл. Вот и моя жена звонила, побуждаемая этим инстинктом, чтобы, в свою очередь, побудить меня взяться за диссертацию.

   — Агнесса, и вы его не удерживаете?

   — Зачем? Он же мужчина.

   Я умолк. Видимо, недоумение, а может, и тихий страх, тронули мое лицо. Агнесса перестала мешать варенье и смотрела на меня так, будто глупость про мужчин сказал я.

   — Вы его… поощряете?

   — Не поощряю, но и не попрекаю.

   — Агнесса, а если человек нормален и спокоен, то он не мужчина?

   — Спокойный мужчина… Это какой же? — невероятно удивилась она.

   — Который работает, живет с семьей и…

   Я споткнулся, отыскивая, что еще делает спокойный мужчина. Она помогла:

   — И смотрит телевизор, и болеет за хоккей с футболом, и ездит на рыбалку…

   — Да, и все это.

   — Я только удивляюсь.

   — Чему же?

   — Женщинам, которые живут с такими немужчинистыми мужчинами. Я бы не смогла.

   — Да я и сам спокойный, — спокойно заявил я.

   Она не ответила, но стрельнула взглядом и хитренько усмехнулась, откровенно показывая, что на этот счет у нее свое мнение.

   — Говорите-говорите! — поощрил я.

   — Уверены, что вы мужчина?

   Разговор нужно было бы перевести в легкое русло. Выдать что-нибудь остроумное, что-нибудь шутливое, даже глуповатое, что-нибудь во французском духе с обращением «мадам». Но я серьезно выпалил:

   — Уверен!

   — Почему же вы сбежали от борьбы? Разве Володя хоть раз в жизни струсил?

   Казалось бы, я и сам знал, что уклонился от борьбы и уехал в эти сосновые чащи. Но почему-то Агнессины слова хлестнули первозданно. Потому что их бросила женщина? Илипотому, что сравнила с мужем? Или потому, что она их странным образом увязала с личностью и не посчитала меня мужчиной?

   Я не очень верю в такую эфемерную субстанцию, как совесть. Совесть жила, когда человечество обходилось чувствами, впечатлениями, ассоциациями… В наш век ее заменил разум, более надежный источник человеческого поведения. В конце концов, в моей юриспруденции было понятие вины, умысла, мотива, чистосердечного признания… Но не совести.

   А тут, уж не знаю чем побуждаемый, но только не разумом, я почти крикнул:

   — Не испугался! Убежал, потому что никудышная и диссертация, и монография!

   Агнесса глянула как-то отстраненно, словно увидела не меня, а кого-то другого, более интересного. И смотрела, вроде бы не зная, как и о чем говорить с этим другим, более интересным.

   — Тогда вы молодец, — сделала она неожиданное заключение.

   — Почему же?

   — Увидеть суровую правду и признать ее… Это по-мужски.

   Ее судейство злило. Современный человек, оплетенный путами мыслей, нитями подсознания, социальными отношениями, проводами прогресса… И вдруг это примитивное деление на мужчин и женщин.

   — Мужчины? — уже взбеленился я. — Но ведь тогда должны быть и женщины.