Мы пошли по уже темной земле. Мое настроение опять упало, даже пироги с крольчатиной не манили.

   — Только не говори Агнешке, — попросил он.

   — Неужели ты не признаешь ни личной жизни, ни интимных отношений?..

   — Да интимные отношения Волосюка все садоводство честит.

   — Но не вмешиваются!

   — Ругать поругивай, а пакостить не мешай?

   — Это слишком хрупкая сфера отношений.

   — А жену его не жалко, шишки-едришки?

   — Да ведь ей не поможешь…

   — Ты не поможешь, а я вот хочу помочь.

   — Ей-богу, у тебя взгляды деревянные, прямые и несгибаемые, как сосна.

   Пчелинцев довольно рассмеялся и наподдал меня прикладом.

   — А человеку и надо, шишечки-едришечки, стоять как сосна, крепко, прямо, с высоко поднятой головой.14

   Во мне заговорила совесть — три дня не ходил к Пчелинцевым. У них хозяйство, дети, работа, встают до солнца… А я веду беседы, спасаясь от одиночества, да поглощаю пироги.

   Моя жизнь в заброшенном доме как-то упорядочилась. Теперь я не только ходил в сосняки, но и читал привезенные книги, починил легшую ограду, сгреб в саду листья, вымыл все комнаты и укрепил дрейфующее крыльцо. После Агнессиных обедов пакетные супы меня удручали, поэтому я купил ведро свежей картошки и стал чаще наведываться в продуктовый ларек; кстати, в нем негаданно приобрел пять банок лечо с моравской колбаской и долго разглядывал наклейку, будто увидел старую приятельницу. И главное, теперь я спал, как все нормальные люди, — то ли уставал за день, то ли после моего отказа ехать в город пришла какая-то определенность.

   Не было и одиночества, оно словно развеялось меж сосен. Какое одиночество, когда через полчаса ходьбы я мог увидеть окоемный взгляд Агнессы и услышать пчелинцевские «шишечки-едришечки»? Одиночество, слава богу, ушло, но вечерняя грусть наведывалась. Тихая, идущая рядом с размышлениями, она мне даже нравилась.

   На четвертый день, когда в углу сада я рыл яму под мусор, в том числе и для пустых банок лечо, у калитки что-то застучало. Я подошел.

   Там стоял пожилой мужчина, которого я бы век не узнал, не будь на нем соломенной мексиканской шляпы. Председатель правления садоводства «Наука». Это с ним препирался Пчелинцев в мой первый приход к садоводам.

   — Здравствуйте, — неуверенно сказал председатель. — Мне нужно с вами поговорить..

   — Пожалуйста.

   Я провел его на крыльцо, к хорошему крепкому стулу, а сам уселся на сосновую чурку. Видимо, на моем лице выписалось недоумение, потому что председатель заговорил скоро:

   — Сейчас объясню. Но сначала хотелось бы знать: вы его друг?

   Я кивнул не задумываясь. И только в последующие секунды, уже во след кивку, побежало запоздалое удивление: неужели друг?

   — Мне известно, что вы тоже ученый. Мы поймем друг друга, — улыбнулся он.

   Я улыбнулся ответно и вспомнил, что в той перебранке меж ним и Пчелинцевым моя симпатия была на стороне председателя.

   — Сегодня вечером состоится общее собрание садоводов. И боюсь, что они выскажутся за расторжение договора с Пчелинцевым.

   — То есть? — не сразу понял я.

   — Откажутся от его услуг и попросят освободить дом.

   — Он же сам его построил, — вырвалось у меня.