Кланн‑даван‑а тоже огляделась. Ни одного старейшего не видно, но это ничего не значит.

– А почему Военное командование должно запретить тебе изучение искусственной пещеры?

– Назови это интуицией. – Тирр‑межаш сделал шаг к двери. – Если позволишь, я пойду – надо проинструктировать группу.

Кланн‑даван‑а быстро приняла решение:

– Разреши мне пойти с ними.

Тирр‑межаш отрицательно стрельнул языком:

– Это может оказаться опасным.

– Не менее опасно и то, что воины будут слоняться по враждебной территории, не представляя себе толком, что надо делать, – возразила она. – Я знаю очень много о чужих материальных культурах.

На его лице появилась нерешительность.

– Тирр‑джилаш лично вознесет меня к старейшим, если с тобой что‑нибудь случится.

– Это уже не его право, – сказала Кланн‑даван‑а, ощущая горечь под языком. – Наша помолвка расторгнута, разве ты забыл?

– Не забыл, но…

– И для нас единственный способ воссоединиться, – спокойно продолжала она, – внести такой весомый вклад в победу джирриш, чтобы у клановых лидеров не оставалось иного выбора, кроме как отменить свое решение. Возможно, изучение этой пещеры окажется таким вкладом.

Тирр‑межаш кивнул:

– Это так.

– Тогда я иду, – произнесла она, вставая. – У меня есть время переодеться в полевую форму?

– Думаю, да. – Тирр‑межаш снова кивнул. – Кланн‑даван‑а…

– Все будет в порядке, Тирр‑межаш. – Кланн‑даван‑а ласково коснулась языком его щеки. – Прикажи кому‑нибудь из солдат доставить мой багаж из шаттла и покажи, где я могу переодеться.

* * *

Странно, думала уже не в первый раз за эти двадцать дней Мелинда Кавано, как удвоенное бремя – война и вынужденная изоляция – действует на человека, выявляя в нем и лучшее, и худшее одновременно.

Она видела, как двое солдат‑миротворцев стоически терпели боль от лазерных ожогов, от которой они должны бы заходиться криком и корчиться в муках, – терпели и просили, чтобы она прежде занялась ранами их товарищей. Но не прошло и двух дней, как ей пришлось менять повязки на этих самых ожогах – после того, как случайное оскорбление вызвало короткую, но яростную драку в одном из лагерей на холме. Она видела, как штатские без жалоб несли караульную службу на ледяном горном ветру, прекрасно сознавая, что именно эти посты в первую очередь будут снесены неизбежной атакой джирриш. Но эти же самые люди, так бестрепетно встречавшие смерть, устраивали форменные истерики, когда узнавали, что им по жребию выпало копать сортир. Мелинда сама испытывала такое странное раздвоение психики – она могла всю ночь обрабатывать ожоги, ссадины и обморожения, но однажды вечером чуть не взорвалась, когда на ужин ей недодали мяса.

И оттого поведение подполковника Кастора Холлоуэя в эти тяжелые двадцать дней подняло его над остальными. Будучи одновременно врачом, ученым‑микробиологом и генератором различных идей, Мелинда проводила много времени с Холлоуэем или поблизости от него и прониклась уважением к его профессионализму и хладнокровию. Она видела его мрачным, усталым, удивленным, задумчивым, даже разочарованным, но никогда он не бывал озлобленным или резким, никогда не оскорблял ни солдат, ни гражданских, находившихся под его началом.