Я сглатываю вязкую слюну, сквозь силу улыбаюсь.

– Добрый день, миссис Стюарт, – по-английски произношу я. – Рад вас приветствовать в Советском Союзе.

– Тогда уж мисс. Я не замужем, – на том же языке отвечает мне Глория. – Вообще, это устаревшая форма обращения. И да, я тут уже пять лет живу.

– А мы можем вернуться обратно на русский? – хмурится Шолохов. – Извини, что побеспокоил вас…

– Присаживайтесь, – я указываю на свободные стулья у нас за столом. Гости рассаживаются, писатель тушит сигарету в пепельнице.

– Тут вот какое дело. Глория хочет взять интервью у меня, но Фурцева запретила.

– Запретила? – Вика в удивлении качает головой. – Вы же классик советской литературы! Как она вам может что-то запретить?

Шолохов снисходительно смотрит на девушку, журналистка тоже печально улыбается.

– Я увидел тебя, Русин, и подумал… Уступаю тебе Глорию, но с условием

– В каком смысле «уступаю»? – выпадаю в осадок я.

– Она у тебя возьмет интервью. Как у начинающего советского поэта и писателя, – терпеливо разъясняет Шолохов.

– А условие какое?

– Дашь мне почитать свой новый роман. Федин зажал копию. Понес кому-то в ЦК. Ты, кстати, с ним созванивался?

Нам приносят икру и шампанское. Официантка догадливо ставит на стол четыре бокала. Шолохов перехватывает бутылку, резко и внезапно хлопает пробкой. Девушки взвизгивают, на нас завистливо оглядываются.

– Созванивался, – поднимаю бокал. – За знакомство!

Мы чокаемся.

– Ему все понравилось. Он даже уже связался с Твардовским.

Девушки недоуменно на меня смотрят.

– Это известный советский поэт и главный редактор ежемесячного журнала «Новый мир».

– Алекс, ми знаем, кдо такой мистер Твардоски, – Глория пробует икру, мечтательно вздыхает.

– Июньский номер уже сверстан, но Федин попросил придержать макет. Если в ЦК одобрят, то первые две главы могут выйти уже в следующем месяце на первых полосах в журнале. Потом роман уезжает в издательство «Советский писатель».

Вика смотрит на меня квадратными глазами, английская журналистка, похоже, вообще не поняла, «в чем цимес».

– А почему не в «Юности» у Полевого? – удивился Шолохов.

И действительно, почему? «Юность» по тиражам кроет «Новый мир», как бык овцу. У первого журнала тираж за миллион – у второго тысяч сто с лишним. Но есть, как говорят, нюанс. «Новый мир» – слегка оппозиционный властям журнал. Первым два года назад опубликовал Солженицына, станет печатать Войновича… Твардовский постоянно в контрах с Фурцевой и ЦК. Отбивает авторов, воюет с редколлегией. «Юность» же по большей части развлекательный журнал для молодежи. Ни разу не оппозиционный. А не подкладывает ли мне Федин свинью с публикацией? Или это он так отмазывает Твардовского перед властями? Мол, посмотрите, в «Новом мире» и патриотическая проза выходит. Черт, как же не хочется влипнуть во все эти интриги.

– Ладно, если мы договорились, – прерывает молчание Шолохов, – то мы не будем мешать вашему свиданию. Позвони мне. Федин даст телефон.

Шолохов допивает шампанское, встает. Вслед за ним поднимается разочарованная журналистка. Она явно хотела познакомиться со мной ближе. Но, похоже, у Шолохова на нее другие планы.

– Вот моя визит-кард, – кусочек белой картонки ложится на стол рядом с бокалами, Глория на нем пишет свой адрес.