—      Не  забудь,  принеси  завтра...  Еще  бульону?  На­стоящий, твой бульон.

В налете, покрывающем стекла, — глазки, процара­панные ногтями детей. Сквозь них виднеется двор, лест­ница наверх. Над магазином живет беднота — женщины, вечно в черных шалях и без шляпок, в туфлях со сбиты­ми каблуками и с сумками в руках.

Направо — колонка, и когда качают воду, она шумит так, что за три дома слышно. Водосток, всегда влажный, с зеленоватой слизью по краям, похож на бычью морду.

Там же оцинкованная труба. Время от времени из нее что-то  сочится,  а  потом  она  внезапно изрыгает  целый поток грязной, дурно пахнущей воды — помои от жиль­цов сверху.

И наконец, подвал. В него ведут каменные ступени. Сверху отверстие накрыто дощатым щитом, который обит железом. Чтобы спуститься в подвал, этот тяжеленный щит, метра два длиной, каждый раз приходится убирать. Его сделали, когда дети еще были маленькие — они то и дело грохались в подвал.

Кто успел там побывать сегодня утром? Щит отодви­нут, и Дезире видит, как из подвала выныривает Папа­ша, пытаясь незаметно скользнуть в коридор, ведущий на улицу.

Но мать заметила его одновременно с Дезире. Она все видит и слышит. Ей известно даже, что едят верхние жильцы, — для этого ей стоит только посмотреть на гряз­ную воду, вытекающую из трубы.

— Папаша! Папаша!

Он притворяется, что не слышит. Сгорбившись, с бес­сильно опущенными руками, он пытается удрать, но бна настигает его в узком коридоре.

— Зачем это вы лазили в подвал?  Покажите   руки.

Она почти силой разжимает его огромные лапы, кото­рые переворочали в шахтах столько угля, что стали похо­жи на старые обушки.

Разумеется, в одной руке зажата луковица, большу­щая красная луковица, — прогуливаясь, Папаша сжевал бы ее как яблоко.

—      Вы же знаете,  вам это вредно. Идите!..  Нет,  по­стойте, вы забыли повязать платок.

И прежде чем отпустить его, она повязывает ему красный шейный платок.

А Дезире покуда, стоя посреди кухни, ставит свои ча­сы по большим, настенным. Он занимается этим каждое утро. Сейчас придет его брат Люсьен и сделает то же са­мое. Потом Артюр. Дети ушли из дому, но помнят, что медные часы на кухне — самые точные на свете.

Когда-нибудь они достанутся Дезире. Это решилось давным-давно, целую вечность тому назад. В доме мало ценных вещей, но все они уже поделены.

—   Уходишь?

—   Пора.

— Ну, вот что...

Она произносит эти слова, как будто подытоживая долгий разговор.

— Ну, вот что... Если ей что-нибудь надо...
Она нечасто называет имена невесток.

Мать мешает кочергой в печке. Дезире выходит на улицу, набирает обычный темп и закуривает вторую па­пиросу.

И никогда, до самой смерти матери, не пропустит он ежедневного визита на улицу Пюи-ан-Сок. Ни он, ни Лю-сьен, ни Артюр. Один Гийом, старший, оказался пере­бежчиком — у него торговля зонтами в Брюсселе.

С тех пор как уехал Гийом, на улице Пюи-ан-Сок Де­зире считают за старшего.

Дезире — самый умный, самый ученый. По курсу классической школы дошел до второго класса. Пишет деловые письма для братьев и сестер, бывает, и для со­седей. Работает в страховой компании — может дать по­лезный совет.

На улице Гийомен с ним тоже считаются — он стар­ший среди служащих, хоть и молод.