И все это осуществилось, за исключением каких-нибудь пустяков, была даже хижина в километре от нас, на скалистом берегу Атлантического океана — в этой хи­жине я не успел достроить только крышу.

Целый год ты, несмышленыш, жил, помещенный в эту рамку, и, еще не умея ходить, уже срывал травинки и протягивал их курам.

Тебя ждал еще другой дом — он ждет тебя и сей­час — на красивейшем из островов .Средиземного моря. Пляж с тончайшим песком; вода так прозрачна, что вид­но метров на десять в глубину; лодки — мы бы выкра­сили их в самые яркие цвета. Остров называется Порке-роль. Он попал в так называемую свободную зону, и путь нам в нее заказан. Франция разделена сейчас на две части.

Что касается нашего дома в Ниёле, который мы уст­роили по образу и подобию «дома, где нам хотелось бы прожить детство», — он здесь, километрах в пятидесяти от нас, точно такой, как я его тебе описал. В нем живут немецкие солдаты, а мы не имеем права и носа туда показать.

И вот ты здесь — на такой же набережной, какие бы­ли в нашем детстве, в доме, похожем на те ненавистные нам с мамой дома, каких мы изо всех сил стремились из­бегать.

Люди, построившие этот дом и населявшие его до нас, и думать не думали жить в свое удовольствие, жить потому, что ж,изнь прекрасна, жить с легкой душой, в ми­ре гармонии, в кругу тех, кого любишь.

Крыльцо в четыре ступеньки понадобилось им не от­того, что у земли сыро, а оттого, что так роскошней. Двери слишком высоки по отношению к комнатам, пото­му что высокие двери тоже признак роскоши. Есть и го­стиная, ею, правда, не пользуются, но в доме нужна го­стиная. Есть и малая гостиная — будуар: это в иерархии социальных ценностей уже верх благополучия. В доме центральное отопление, но по комнатам натыканы деко­ративные камины, где, несмотря на медную решетку для дров, невозможно разжечь огонь. Рамы — подделка под резное дерево, лепка — подделка под камень. Линолеум «под паркет», электрические лампочки в форме свечей.

У нас в детстве все было беднее и так же безобразно, может, чуть-чуть получше, именно потому, что беднее. Но все принадлежало к тому же миру мелкой сошки — в иерархии этого мира есть множество ступеней, — к ми­ру, повторяю, мелкой сошки, людей, которых заставляют питаться подделками — и духовно, и физически.

И подумай только, разве не поразительно, что именно в тот момент, когда жизнь открылась твоим глазам, со­бытия, не имеющие к нам отношения, переносят тебя в точно такую обстановку, какая была перед глазами твоих мамы с папой в их первые дни?

А наша утренняя воскресная прогулка! Ведь точно так же, еще нетвердо держась на ногах, гулял я каждое воскресенье с верзилой Дезире, и он, усаживая меня на банкетку в кафе «Ренессанс», гордился не меньше, чем я теперь.

Мне, правда, неизвестно, когда свершится чудо и без всякой видимой причины действительность вдруг переста­нет мелькать перед тобой в виде неустойчивых мимолет­ных образов. В какую минуту или даже секунду кусочек этой действительности укоренится в твоей памяти, чтобы остаться там навсегда?

.Чему суждено стать твоим первым воспоминани­ем, малыш Марк? Может, это случилось вчера? Или только что, когда ты, как великую драгоценность, поса­дил на палочку оцепеневшую зимнюю муху? А может, завтра?..

Я знаю, что было моим первым воспоминанием, — мне  тогда  еще  не  исполнилось двух,  как тебе  сейчас.

Сименоны — Дезире, Анриетта и я — жили на улице Пастера. Дом был новенький, из нарядного красного кирпича, и тесаный камень вокруг окон еще не потемнел. Мы занимали две большие комнаты на третьем этаже, светлые, с отличной вентиляцией, а кухня наша выходи­ла, как у нас говорили, «на зады».

Квартал был из новых.